Признаю, предлагать крематорий в качестве средства утилизации было неаккуратно с моей стороны. Я думала, он сразу поймет, что я замышляю, поэтому ему нужно было отвлечься: на мои чувства к нему. Одного поцелуя – одного момента уязвимости – было достаточно.
В конце концов, мне пришлось довериться оценке Лондон об Алексе, что его одержимость мной – его творением – диктует его курс. Он не видит дальше своего отчаяния, своих амбиций. Пока он преследовал Аддисин, чтобы найти меня, он не замечал подробностей ее жизни, ведь был одержимо вовлечен в мою.
Пока я «забирала» вещи в лофте, я связалась с Аддисин и заключила сделку.
Я предложила вернуть ей жизнь в обмен на помощь. Я удалю интернет-ботов, восстановлю ее имя и удалю оскорбительные улики, если она сделает то, о чем я прошу. Без вопросов.
Она сразу согласилась. Закрыла питомник на ремонт и отправила животных упаковывать вещи. Не знаю, как ей это удалось, и мне плевать. Мне нужна всего одна неделя. По моему указанию она покрыла вывеску с тентом «Крематорий для домашних животных», чтобы изменить название, и перестроила вход в магазин, чтобы он выглядел как крематорий, а не питомник.
И она согласилась еще на одно условие, чтобы я возместила ущерб, нанесенный моей местью.
Двойные двери распахиваются. Мы с Алексом смотрим в сторону, когда Аддисин входит в комнату. Я бросаю взгляд на Алекса и вижу, как он растерянно поднимает брови, пытаясь осмыслить этот поворот событий.
– Позвольте просветить, – я направляюсь к стене с зелеными шкафчиками. Открываю один и выбираю большой шприц и две ампулы ацепромазина – то, что грумеры используют для успокоения собак. – Аддисин присмотрит за тобой, пока я разберусь кое с чем.
«Кое с чем» – это расплывчатая отсылка к серийному убийце и его безумному психологу, но мне не обязательно объяснять это Алексу.
– Вы не храните здесь пистолеты с транквилизаторами? – спрашиваю я Аддисин.
Она отводит свой подозрительный взгляд от клетки и недоверчиво смотрит на меня.
– Это незаконно.
Я выгибаю бровь, давая понять, что сейчас ситуация тоже незаконная, протягиваю ей шприц и лекарства.
– Не экономь. Дай ему хорошую дозу, – говорю я. – И не позволяй манипулировать собой. Если он откроет дверцу…
– Я знаю, – говорит она. – Поверь мне, – она бросает убийственный взгляд на Алекса, – никто не помешает мне исправить то дерьмо, в которое превратилась моя жизнь.
По крайней мере, есть одна уверенность, на которую я могу положиться: нарцисс эгоистично сделает то, что необходимо в его интересах. Неважно, кому придется причинить боль.
Аддисин не будет бороться с чувством вины.
В отличие от меня.
Даже после того, что он сделал со мной, заставил страдать… Я могу засомневаться, если придется его мучить. И одной секунды неуверенности будет достаточно, чтобы он одержал верх.
Алекс перехватывает мой взгляд. Он натягивает рукава, направляясь к двери клетки, затем обхватывает пальцами прутья.
– Чувства ко мне так сильно пугают тебя, – обвиняет он.
Я стягиваю перчатки с рук.
– Аддисин, – говорю я, – мне нужно немного побыть наедине с питомцем.
– Конечно… – она ставит бутылочки и шприц на стойку и толкает двери, оставляя нас одних.
– Она испортит все, что ты запланировала, – его застенчивая улыбка исчезает, тон становится серьезным. – Ты вовлекла ее. Она слишком много знает. Ты совершаешь ошибку. Но еще не поздно. Мы можем это исправить.
– Убив ее? – я качаю головой, засовывая перчатки в карман. – Я могу справиться с Аддисин, и могу справиться с Брюстером, если на то пошло. Я разработала планы мести задолго до того, как ты разрушил мою жизнь. Спроси саму Аддисин, – я перекидываю сумку через плечо. – И я все сделаю, не убивая, – посылаю ему воздушный поцелуй на прощание. – Будь хорошим мальчиком в мое отсутствие.
– Ты вернешься за мной.
Я замираю, взвешивая, следует ли мне воспринимать его заявление как вопрос или утверждение, и в конечном итоге решаю проигнорировать его.
Но потом почти забываю. Поворачиваюсь обратно к клетке и бросаю сумку.
– Выверни карманы.
Алекс удерживает мой взгляд, держась за клетку.
– Я просто хотел, чтобы ты осознала свое великое предназначение.
– Ты хотел сделать терминаторшу-психопатку, – отвечаю я, и хриплый смех вырывается наружу. – Может, я и больна, Алекс, но ты тоже ненормальный. Один из нас должен быть в здравом уме и положить этому конец.
Его пальцы сжимают металл; он презирает себя за то, что не контролирует ситуацию. Не контролирует меня. Наконец, он смягчается и отталкивается от клетки. Роется в карманах и вынимает предметы один за другим.
Он просовывает перочинный нож в отверстие. Следом идут его бумажник и телефон. Достает микрочип, который мы обнаружили в визитной карточке Лондон. Поколебавшись, он на секунду прижимает чип к ладони, потом кидает.
Я ловлю его.
– Ремень тоже, – приказываю ему.
Он усмехается, когда расстегивает черный пояс. Затем медленно наматывает его на свою здоровую руку, разыгрывая спектакль для меня. Жар заливает щеки, когда я вспоминаю ощущение кожи, стягивающей мои запястья.
– Хочешь мою одежду? Если оставить меня голым и униженным в клетке на неделю, это уравновесит чашу весов между нами.
Я вздергиваю подбородок. Конечно, Алекс установил слежку за графиком Брюстера, но его предположение, что я просто отпущу его, вызывает у меня жгучий холодок по коже.
После того, как он продевает ремень через прутья в нижней части клетки, я опускаюсь на колени, бросаю его в сумку и застегиваю молнию.