Когда встаю, встречаюсь с ним взглядом, зная, что каждую мучительную эмоцию, отражающуюся на моем лице, невозможно скрыть.
– Я не пытаюсь наказать тебя или поквитаться, – признаю я, пораженная осознанием того, что это правда. – Ты был прав, Алекс. Когда сказал, что я сосредоточена только на жизни, которую отняла, а не спасла. По крайней мере, спасибо за то, что помог мне осознать это и понять, что я должна делать сейчас, чтобы спасти еще одну жизнь.
Я накрываю его пальцы своими, сглатывая жгучую боль, подступающую к горлу.
Может быть, это искренность, которую он слышит в моем голосе, или отсутствие обиды, но черты его лица расслабляются, и на нем появляется выражение торжественного принятия.
Убирая руку, я замечаю висящие карманные часы. Пусть оставит себе. Когда он разбил их, то пытался освободить меня. Или пытался освободить нас обоих. В любом случае, он хотел избавиться от безумия, пожирающего его разум из-за эксперимента и жизней, которые он забрал.
Однако поломка часов не изменила результата.
Но пусть у него будет напоминание.
Когда я начинаю уходить, он, наконец, заговаривает.
– Грейсон забрал флешку с рецептурой лекарства.
Я останавливаюсь в дверях с настороженностью. Закрываю глаза и дышу, укрепляя свою решимость. Нельзя поддаться на его манипуляции.
– Они хотят тебя, – невозмутимо продолжает он. – Чтобы изучить или поэкспериментировать… У меня пока нет точной теории. Но они, правда, хотят тебя, и я уверен, что они подвергнут тебя гораздо худшим пыткам, чем я когда-либо мог.
– Я рискну, – ухожу, не оглядываясь на него.
– Даже если все получится, они тебя просто так не отпустят. Я пытаюсь защитить тебя… – кричит он мне вслед. – Это закончится только кровью.
Возможно, он говорит правду. Той ночью в танцевальном клубе я задавалась вопросом, чего добивались Лондон и Грейсон, если это я подожгла фитиль и запустила цепь событий. Я могла бы продолжать строить догадки, но благодаря Алексу поняла, что, слишком долгое погружение в анализ может помешать действию.
А я лучше всего проявляю себя, когда действую.
Сжимаю микрочип в ладони, проходя мимо Аддисин.
– Делай, что должна, – останавливаюсь у входной двери, глядя в ее сторону. – Постарайся все же не убить его. Мне нравятся его красивые голубые глазки.
Она приподнимает бровь идеальной формы в знак признания, и я задаюсь вопросом, правильный ли выбор сделала.
Сомнение – изнуряющая эмоция. Сомнение делает тебя слабой, оно заставляет сомневаться в собственном разуме. Даже когда ты знаешь, что делаешь правильный выбор, трудности, связанные с этим выбором, сдерживают.
Боль и страдание в сердце, которые возникают из-за силы характера, – это цена, которую платишь за свою мораль.
Иногда легче поддаться страху.
Я ненавижу Алекса за то, кем я стала, но прямо сейчас больше всего я ненавижу себя.
Оставляю Аддисин на попечение Алекса в надежде, что смогу осуществить план, который, наконец, освободит нас. Потому что этого мы и хотим.
Это я уловила в словах Лондон, когда она говорила о своем пациенте; желание быть свободной – свободной от ограничений своего мира, свободной быть с Грейсоном. Чтобы они жили на своих условиях.
Алекс представляет для этого угрозу.
Он угрожает разоблачить Грейсона, и независимо от того, насколько хорошо организован план Алекса, мы не можем рисковать провалом. Мы не можем отнимать больше жизней.
Если у меня получится, я смогу обеспечить свободу всем нам, не становясь монстром, которого Алекс пытался создать.
ГЛАВА 40
ШАХ И МАТ
БЛЕЙКЛИ
Мой телефон вибрирует в заднем кармане.
Я достаю его, чтобы прочитать сообщение:
Он начинает смердеть.
Мои плечи сводит от постоянного напряжения. Я потягиваюсь и отправляю ответное сообщение Аддисин.
Облей его из шланга.
Мы говорим зашифровано. Если кто-нибудь захочет просмотреть мои данные, я как будто обсуждаю вонючую собаку с женщиной, которая работает в питомнике. Я и об этом позаботилась, решив запереть человека в клетке и отправиться на безрассудную миссию по разоблачению одного из самых опасных людей в Нью-Йорке.
Потребовалось четыре дня, чтобы разработать стратегию, связывающую Брюстера с жертвами Алекса и… моими. В конечном итоге решение обвинить Брюстера в убийстве Эриксона заняло больше времени. Ведь мне пришлось вести внутреннюю борьбу.
Однако, чтобы схема была четкой, не должно быть никаких зацепок или жертв, убитых по-другому. Каждая смерть должна быть связана с наркобизнесом Брюстера.
Как я это сделала:
Тщательно просмотрела финансовые отчеты Эриксона и банковские выписки, выделяя любые транзакции, связанные с подставными компаниями Брюстера. Неприличное количество нулей, которые Эриксон выставил Брюстеру, заставило меня понять, что Алекс был прав в том отношении, что Брюстер придет за человеком, убившим его финансового консультанта.
Он захочет удостовериться, знает ли этот человек о сделках Брюстера и Эриксона, будь то из-за шантажа или по другой гнусной причине. Для Брюстера было слишком рискованно игнорировать это, да и на счетах накапливались деньги, и некому было их перевести.
Вот где проявляется мотив.
С помощью одной хитроумно закодированной программы все эти грязные нули были переведены на один из законных аккаунтов Брюстера прямо здесь, в городе.
Любая транзакция на сумму свыше десяти тысяч долларов вызывает у банка тревогу, и о ней необходимо сообщать в Налоговую службу и расследовать, о чем, конечно, должен знать такой опытный бизнесмен, как Брюстер. Так что это не могло быть любительским ходом с его стороны; это должен быть защитный механизм, установленный Эриксоном на случай его безвременной кончины.