И, в конце концов, это все, чем я была для него, и все, чем он когда-либо должен был быть для меня. Тот, с кем можно провести ночь, насладиться интрижкой. Я хотела потерять девственность с кем-нибудь другим, а не с мужчиной, которого выбрал для меня отец. Я преуспела в этом, но все переросло в нечто большее.
Я касаюсь золотого кольца на своем пальце, крутя его на пальце, и говорю себе не расстраиваться, не плакать, хотя при мысли о том, чтобы снять обручальное кольцо, мне хочется разрыдаться. Наш брак никогда не был настоящим, напоминаю я себе. Это было просто для того, чтобы защитить меня, пока мы не уедем из Мексики. Теперь это сделано, свершилось. Нас ничто не держит вместе, кроме нашего ребенка, и нам не обязательно быть мужем и женой, чтобы Найл стал отцом. По крайней мере, не здесь, не за пределами защищенных границ моей прежней жизни. Единственная причина оставаться в браке, это любовь, а Найл совершенно ясно дал понять, что не любит меня.
Не плачь, не плачь, яростно повторяю я себе снова и снова, когда появляется симпатичная стюардесса и спрашивает, что я буду есть или пить. Я прошу ее принести немного имбирного эля, чтобы успокоить мой желудок, и немного сыра и крекеров, и мгновение спустя появляется искрящийся имбирный эль в хрустальном бокале, а также разделочная доска.
— Еще что-нибудь? — Стюардесса мило улыбается мне, и я быстро качаю головой.
— Нет, это… этого более чем достаточно. Спасибо!
Мой желудок слишком расстроен, а нервы слишком расшатаны, чтобы есть много, но я выбираю модные крекеры и твердые сыры, стараясь избегать всего, что, как я когда-либо слышала, нельзя есть беременным. Все это время я пытаюсь бороться с желанием спуститься в комнату в хвостовой части самолета и проверить, как там Найл. Но я знаю… он сказал, что идет спать, а прошло всего десять минут с тех пор, как он ушел. Он не обрадуется, если его прервут, но я чувствую беспокойство, и хочу его увидеть, чтобы уловить последний момент, который я могу провести с ним, прежде чем между нами останется слишком много пространства, чтобы я могла его преодолеть.
Конечно, он понял бы, что я хочу поговорить. Мы толком не разговаривали с тех пор, как вышли из самолета. В самолете мы тоже почти не разговаривали. После жаркого, страстного секса на полу грузового самолета, мысль о котором до сих пор заставляет меня краснеть, я заснула, сидя рядом с Найлом, положив голову ему на плечо. Он разбудил меня, как только самолет коснулся земли, мы вышли из самолета, встретились с Виктором и его помощниками, и сразу отправились домой. Я могла бы пересчитать слова, которыми мы с Найлом обменялись с тех пор, на своих десяти пальцах, и у меня осталось бы немного.
У меня не было возможности толком задать вопросы о Бостоне, или где я буду жить, когда мы туда приедем, или как часто Найл планирует меня видеть, поможет ли он найти врача, пойдет ли со мной на прием… Мы также мало говорили о ребенке, со времени нашей первой брачной ночи. С каждой из этих мыслей узел беспокойства в моем животе затягивается все туже, ощущение того, что у меня заканчивается время, становится все более и более очевидным. Это, в конце концов, то, что заставляет меня подняться со своего места и направиться к спальне, в которой исчез Найл.
Я осторожно открываю дверь, не желая его будить, а затем замираю на месте, когда замечаю его на кровати и понимаю, что он не спит. Он лежит на подушках, сложенных стопкой на кровати, его волосы растрепаны, челюсти сжаты, глаза закрыты, а кулак обхватывает член. Он все еще полностью одет, только его джинсы расстегнуты, как будто ему не терпелось раздеться, толстый и возбужденный.
Я знаю, что должна уйти до того, как он заметит меня, но вид его, сжимающего в кулак, когда он гладит себя, посылает поток желания через меня, приковывая к месту. Я так сильно хочу его, что тоска по нему возвращается в одно мгновение, и я делаю прямо противоположное тому, что, как я знаю, должна.
Я медленно захожу в комнату, закрывая за собой дверь. Сначала он меня не слышит, пока я не подхожу ближе, и его глаза распахиваются. Он замирает на секунду, рука все еще на его пульсирующем члене, его пронзительные голубые глаза встречаются с моими.
— Что ты делаешь, Изабелла? — Его голос низкий и опасный, он произносит мое имя, и от этого у меня по спине пробегает дрожь желания.