Учёл царское пожелание, учёл. Визирь поначалу не склонялся, но Пётр Павлович понимал, что так сразу и не выйдет. Надобно помаленьку гнуть и гнуть своё, напоминать о дарах, кои загромоздили посольские шатры. Тем паче что «водопое государство Польша» могло устроить и турок. Им, разумеется, хотелось посадить на его трон Станислава Лещинского, ставленника короля Карла, но то было шведское настояние, а турку лишь бы «вольное», хотя б под скипетром Августа.
Эти все дела, полагал Пётр Павлович, сладятся постепенно, время ещё есть, и он будет мало-помалу улещать и улестит визиря. Конечно, по разъединению войск турок не то что пойдёт, а бегом побежит домой. И повлечёт за собой их, аманатов. Чем далее от российских пределов, тем будет трудней их дипломатическая миссия. И одному турскому Аллаху ведомо, удастся ли тогда соблюсти во всей полноте наказ государя.
Пока же следовало озаботиться неотложными делами. И Пётр Павлович принялся за сочинение писем.
Напомнил генералу Бутурлину и гетману Скоропадскому:
«В Каменном Затоне провианту есть многое число, и чаю я, что оной кратким времянем вывезть из оного вон или инако убрать будет невозможно. Того ради изволите... оной провиант весь, сколко его ни есть, приказать роздать нашим великороссийским и малороссийским полкам, при вас обретающимся, чтоб оною ничего не осталось...»
Напомнил и Головкину, ибо время уходило:
«...Також прошу прислать к нам священника с книгами и здороносицею и лекаря с лекарствами, понеже в суетах о том просить забыл... Секретарю турецкому подарил 1000 золотых и ещё обещал, которой видитца зело сильной, умной и ласковой человек...»
Доброжелательство даром не даётся — за него надо платить, его надо покупать за дорогую цену и за нею не стоять. Таковой расход воздастся сторицей, многими важными уступками. Царь это понимает, а канцлер Головкин не очень. Всё старается урезать, ровно казначей. Великий скупердяй в жизни, он с чрезмерной ретивостью оберегает и казну. А ведь доброжелателями надобно обзавестись в предвидении того неведомого пути, который предстоит ему с Михаилом Шереметевым.
Тяжко, ох как тяжело бывало временами на душе у Петра Павловича. Но мог ли он посетовать, мог ли кому-нибудь поплакаться? Мог ли явить слабость душевную пред лицом своих подначальных? Поэтому он всяко бодрился и дух показывал твёрдый и весёлый.
Но мысли о близких, свидание с которыми отодвигалось, ясное дело, не на месяцы — на годы, не давали ему покоя. Как они там: матушка Марфа уже в преклонных летах, доживёт ли до свидания с ним, отличённым сыном. Как любезная супруга Анна Самойловна из рода Копьевых, с коей прижил он двух сыновей и пять дочерей? «...Ежели придёт до того, что постражду от них (турок), прошу милостиво призрить на бедных моих сирых оставшихся мать, жену и детей», — написал он государю. Не то в высоких своих заботах царь мог и запамятовать о них.
Наступил, однако, момент, когда не грех было и напомнить его царскому величеству. Мирный трактат был подписан и ратификован с обеих сторон, и его твёрдость и прочность казались непоколебимы. В визирском шатре справлялось малое празднество: кушали шербет, пили розовую воду, потом подали жареного барашка и непременный кофе — у турок было всё наоборот. Однако поздравляли друг друга душевно: ведь пришёл конец кровопролитной войне.
Пётр Павлович как бы зримо видел, как покидает русская армия лагерь, превратившийся в узилище. До него доносился раскатистый бой барабанов и звуки полковой музыки. Голодное, истощённое войско уходило с распущенными знамёнами, и им, аманатам, можно было торжествовать.
Шафиров написал царю:
«Всемилостивейший государь. Вашему величеству поздравляю совершением миру турецкого, и исполнением в походе ваших войск дай, Вышний, всеблагополучное слышать, себя жё вручаю в милость и призрение вашего величества и убогую мою фамилию в привещание...»
Случилось, однако, событие ожиданное, и Пётр Павлович приписал: «...Сего часу король шведской и воевода киевской и хан у визирья на разговорах немалое время, только я мню, что ничего не зделают...»
Король Карл прискакал одвуконь с горсткой верных слуг и воеводой киевским Потоцким, лишённым воеводства: его место занял губернатор князь Дмитрий Михайлович Голицын по праву победителя — воевода-то служил Лещинскому.