Паша отвечал: успеется. И тогда господарь приказал распустить слух о скором пришествии русских. Они-де примутся истреблять турок. Подействовало! Часть турок бежала, взявши лишь самое ценное. Остальные, особенно мелкие торговцы и ремесленники, видя выдержку молдаван, положились на волю Аллаха.
Тогда и он, Кантемир, ещё служил двум богам — Аллаху и Христу. И трудно сказать, какому из них с большей истовостью. Как только передовые отряды русской кавалерии показались в виду Ясс, молдаване бросились грабить конаки богатых турок. Потом пришёл черёд остальных.
Господарь приказал остановить бесчинства. Но было уже поздно: избиение подошло к концу. Уже кое-где чернь принялась потрошить и своих богатеев. Приступали к конакам ненавистных бояр.
Тогда и он, господарь, принуждён был принять предосторожность, ибо видел, что народное буйство обращается в неуправляемую стихию. С семейством и двором он переправился в укреплённый замок Четацуя, высившийся на холме на другом берегу Бахлуя. Отсюда он послал гонца к Шереметеву с призывом поторопиться самому либо послать наперёд конных драгун числом не менее трёх тысяч для умиротворения разбушевавшейся черни.
Драгуны во главе с бригадиром Кропотовым явились тогда, когда погром сам собою угас. И тогда Кантемир в окружении верных ему бояр-вел — логофета Николая Костина, ворников Иона Стурдзы и Иона Росети и вистиара Илии Катаржи — выехал из замка и направился в урочище Цуцору навстречу Шереметеву.
Злые языки разнесли слух о том, что господарь-де самолично разрешил грабить турецкие лавки и конаки и побивать турок. Но это был досужий вымысел его недоброхотов. Известно: чернь при всякой перемене власти первым делом принимается за грабёж. Сначала грабят иноплеменников, а уж потом принимаются и за своих.
Первым, естественно, распустил слух предводитель ясских турок Мехмед Язаджи-эфенди, прежде чем сбежать. Он имел наглость требовать, чтобы Кантемир повёл ополчение на соединение с армией садразама. Кантемир отвечал осторожно: народ, мол, взбунтовался, он неуправляем, сам же он вместе со своими приближёнными непременно отправится навстречу визирю с развёрнутыми байраками...
Да, пришлось испытать великие волнения. Выручала прирождённая находчивость и знание обстоятельств, что в своё время столь подкупало его высоких турецких покровителей.
От Шереметева он тогда получил всё, что просил: двести мешков левков на содержание десятитысячного ополчения. Офицерам было заплачено вперёд и с той щедростью, которую предписал царь. Савва же Рагузинский вручил ему ещё триста мешков — плату за скот для войска, — как провиантмейстер русской армии. Нет, ни у кого язык не повернётся сказать, что пришествие российской армии обременило княжество: она расплачивалась за всё, даже за посулы...
Всё это чередой проплывало в памяти, когда он в полном молчании, смущавшем его спутников, ехал по улицам Ясс. Он отдирал от души вросшую было в неё привязанность к ним, к церквам и монастырям — святым местам его юности и зрелости. Улицы были по-прежнему безлюдны, а он помнил их иными — шумными, запруженными толпами приветствовавших его подданных...
Подданных у него больше не будет. Будут слуги, служиторы, будут крепостные — рабы, будет, наконец, малый двор из незначительных бояр. Будут деревни, которые пожалует царь, с крепостными людьми. Деревни эти потому и называются так, что построены из дерева, в котором утопает Россия. Его новое прибежище...
Замок Четацуя, где находилось его семейство, был обороняем верной стражей. Стоило его отряду приблизиться к затворенным воротам, как за стенами поднялась пальба.
— Что такое?! — переполошился Кантемир. — В кого стреляют?
Ворник Николай Костин с усмешкой предположил:
— Пугают. Мы-де вот какие. Мы и застрелить можем.
Он подъехал к ворогам и забарабанил в дубовое полотно.
— Чине? Кто? — послышался глухой оклик.
— Дескиде поартэ! Домнитор Димитрие! — Открывай ворота, господарь Димитрий.
Переполох усилился. Ворота со скрипом отворились, и Кантемира и его спутников окружила восторженно вопящая толпа женщин, монахов, прислужников.
Он торопливо взошёл на крыльцо. Из приотворенной двери пугливо выглядывала голова старшей дочери Марии. За нею Смаранда, Матей, Костаке, Сербая и кроха Антиох — мал мала меньше. Они тотчас высыпает на крыльцо и чинно, не толкаясь, поочерёдно припадали к отцовой руке. Антиоха подвела Мария. Кантемир взял его на руки — малыш радостно задрыгал ножонками — и нежно поцеловал в лоб и щёки.