«Сиятельный и высокорожденный граф, — писали Шафиров и Шереметев, — превосходительный господин канцлер... чтоб мы в том не имели сумнения, чтоб они, турки, какое намерение к нарушению мира или к начатию какой ссоры имели, ибо как крайней везирь, так все вкупе везири и паши мир содержать склонны. И хотели о том о всём донесть везирю, учинить мне о том подлинную резолюцию. Мы их спрашивали, что ежели король швецкой тем доволен не будет и с таким канвоем ехать не похочет, что они намерены с ним учинить? Они сказали, что везирь конечно положил так, что взять его и отвезть с собою в Царьград и оттуды до его морем спровадить...»
Царь был огорчён: всё-таки в Царьград! Король там непременно напакостит! Неужто многоопытному и ловкому Шафирову не удастся каким-нибудь образом это отвратить?
Но Шафиров как ни старался, ничего отвратить не мог. Это с непреложностью явствовало из его донесений.
В обозе был князь Димитрий Кантемир — лучшего советника по турецким делам трудно было сыскать. Он был призван, и Пётр стал допытываться:
— Может ли король Карл, будучи в Царьграде, заворот нашим делам содеять?
— Сколько я знаю нравы дивана и султанского дворца, короля примут с вежливыми почестями, однако при этом соблюдут свой интерес, — отвечал Кантемир. И, уловив беспокойство царя, продолжавшего опасаться Карловых интрижеств, прибавил: — Султан и визирь постараются поскорей выпроводить короля — он для них источник трат и беспокойства. А ни того ни другого они терпеть не могут.
— В самом деле, — подхватил Головкин, — взять-то им с него нечего, а союзник из него хреновый.
Однако Пётр так и не успокоился, зная беспокойный и напористый характер шведского короля. Однако тема эта на время была отставлена.
Тем временем, пользуясь явным расположением Петра и не желая отлагать решение своих нужд в долгий ящик, тем более что стало известно об отбытии царя от армии, Кантемир подал Петру пространное прошение. Оно было основано на предварительных обещаниях царя и состояло из семи пунктов.. «Дабы ему, господарю, боярам и прочим офицерам определить место, где жить, и дать ему, господарю, в Москве двор с каменными полаты, другой загородной и на пропитание дать бы вотчины в добрых местах; и где его пребывание будет, чтоб был гарнизон российской...» Говорилось в прошении и об издержках, которые претерпел господарь в походе, и о том, чтобы служиторы его и крепостные были б уволены от всяких податей, и о посылке сыновей его в знатные городы и иные христианские страны для обучения языкам и наукам... «Быть бы ему, князю, в милости царского величества и титул светлейшего князя он и наследники его да содержат. И естли впредь Волоское княжество будет под державою его царского величества, чтоб кроме его самого и наследника его, иной никто не был допущен».
Позаботился бывший господарь, а ныне просто князь, и о тех, кто последовал за ним в добровольное изгнание. «Чтоб народу волоскому, которой ныне за веру християнскую принуждены оставить отечество и едут в государство Российское, которых числом мужеска и женска полу болши 4000 душ, определить на житьё ис каких слобод или маетностей».
Широко размахнулся Кантемир! Особенно много благ истребовал для себя и колена своего. Но царь его и не подумал укоротить. А пока в резолюциях своих удовольствовал так: «Дом и деревни ныне в Харькове даютца, а к тому будут приисканы более». Ибо заглазно Пётр не мог определить, сколь можно по прошению устроить.
— Дам указ Сенату, дабы всё разрешил ко всякому удовольствованию, — заключил он. — Ни ты, князь, ни бояры твои, ни холопи обижены не будут, а детки тем паче.
И царь погладил Кантемира по голове, как гладят послушное дитя, как гладил он свою любимицу дочку Лизавет, Лизхен, Лизочек, которую повелел послать встречь ему в Ригу.
Пётр был благодушен. Было отчего: пришло известие из Царьграда: шесть дней кряду из всех оружейных мест и крепостей в городе, за городом и близ него трижды из пушек палили. И между турок великое веселие царило — так праздновали мир. Первый султанов стольник отправился к визирю со знатными подарками от султана. Да и самого султана поминают на всех перекрёстках яко г а з и — победителя.
— Ладно, пущай будет победитель, — бурчал царь. — Ныне не попустил Господь. Однако ж придёт и наш день. Главное же содеяно: руки у меня развязаны. Отныне теми свободными руками главные узлы развяжем, а они всё ж таки в северной стороне.
Когда наконец удалось преклонить голову после тревожных и небывало тяжких дней, сон сваливал его замертво и он спал как убитый, без сновидений. Но вот отошёл и, вступивши в польскую Подолию, царь стал видеть сны. Сначала то были какие-то клочковатые видения. Смысла в них не было, да он и не доискивался.