Вот Август и последовал советам итальянца — не исполнил свои обещания и обязательства, притом с лёгким сердцем, как обычно. А он, Пётр, щепетилен и не может словом своим пренебречь. Ежели нет совести, то и государство заколышет, тут и рассуждать нечего.
Августа совестить бесполезно. Он, видно, и в самом деле вытвердил этого своего итальянца и во всём следует ему.
Между прочим, Шафиров раздобыл ему эту книгу на итальянском языке, изданную во Флоренции более ста лет назад, и некоторые главы из неё перевёл. Но вытверживать её наизусть — помилуй Бог! Государь должен жить своим умом и сообразоваться с нуждами своего правления.
Заночевали в Гусятине. Потом было местечко Золочев, где пребывал на постое батальон Преображенского полка, ожидавший царя.
Тронулись все вместе. И вот невдалеке от Жолквы, имения коронного гетмана Сенявского, навстречу царскому кортежу высыпала туча всадников. Слышался гул как при приближении немалого войска, копыта вздымали клубы пыли.
Преображенцы изготовились к бою. Царь с царицей и со всеми бывшими при нём вельможами были взяты в охранительное кольцо.
— Не поляки ли вознамерились совершить диверсию? — предположил бледный от волнения Головкин.
— Ежели то разбойники — отобьёмся с лёгкостью, — успокаивал Пётр. — А дворянин Пётр Михайлов — кому он надобен? Турок нас не взял, шляхта поостережётся. — И со смешком добавил: — Король Август ужо выручит.
Пыль мало-помалу рассеялась. Засверкало золотое шитьё, заколыхались плюмажи на шляпах — сытые всадники на сытых конях.
Преображенцы расступились без команды. То был королевич Константин и с ним польские вельможи: гетман Людвик Константин Потей, сенаторы и две амазонки, две блистательные дамы — пани Сенявская и пани Потеева со многою свитой.
Пётр вышел из кареты, всадники спешились и преклонили головы. Лишь дамы продолжали горделиво восседать на своих вороных конях.
— Премного благодарен за встречу, — с усмешкой молвил Пётр. — Дворянину Петру Михайлову столь пышная депутация не положена. Видно, некий слух наперёд меня бежал и сверх меры наплёл. Ну да ладно: сказывайте, где же его величество король?
— Его величество король-отец недомогает, — отвечал Константин, — и не отважился пуститься в дальнюю дорогу. Он полагает за счастье лицезреть ваше царское величество в Варшаве.
— А пока милости просим в Жолкву! — звонко выкрикнула со своей высоты гетманша Сенявская.
Пётр подошёл к смирно стоящей лошади, неожиданно обнял молодую женщину за талию и бережно спустил на землю.
— О, ваше величество, вы, как всегда, непредсказуемы и прекрасны, — защебетала пани Сенявская, успевшая разомкнуть руки, которыми невольно успела обвить шею Петра. — Отныне я стану похваляться, что русский царь носил меня на руках.
— К вашим услугам, пани, — галантно отвечал царь. — Готов носить не токмо на руках. Ведь мы с вами добрые знакомые.
— О да! И между нами не может быть церемоний, — задорно сверкая глазами, проговорила пани Сенявская, последней фразой давая понять, что благосклонность её простирается столь же далеко, сколь и прежде. — Я не в силах забыть расположения вашего величества, равно вашего милостивого внимания. Жолква, которую вы успели полюбить, ждёт вас.
Да, Жолква была весьма памятна царю. Здешний замок с многочисленными службами, с живописными окрестностями не раз привечал Петра в прошлые годы. Здесь царь сходился с Меншиковым, Шереметевым и Григорием Долгоруковым, сюда пожаловало великое посольство конфедератов: краковский воевода князь Вишневецкий, мазовецкий воевода Хоментовский, литовский маршалок Волович, здесь бил царю челом гетман Мазепа, ещё только замышлявший свою измену.
Жолква помнила многое и напоминала о многом. Однако нынешний приём превзошёл все прежние. Хозяева старались вовсю улестить высокого гостя, как видно, по наущению короля Августа, и вели себя непринуждённей против прежнего.
Царь ныне явился не триумфатором — весть о баталии на Пруте, о том, что царю пришлось стать просителем и принимать условия мира, заклав на его алтаре крепости и города, докатилась сюда и многажды перемывалась. Жаждали подробностей. Надеялись кое-что услышать из уст самого царя.
Но женщины... Более всех усердствовала пани Сенявская — изящная, ласковая, острая, обольстительная. Екатерина к столу не вышла — сказалась недужною. Зная, сколь много у неё прекрасных соперниц, она решила уступить им поле битвы и доставить своему повелителю удовольствие. И то сказать: царица была на седьмом месяце.