Меншиков — сестре Анне
...пришлите ко мне Катерину Трубачёву, да с нею двух девок немедленно.
Пётр
Ежели, что случится мне волею Божиею, тогда три тысячи рублёф, которые ныне на дворе г-на князя Меншикова, отдать Катерине Васильефской и з девочкою.
Пётр — мурзам Кубанской и Ногайской Орды
...По учинении Буджацкой Орде от Хана Крымского и от турок многих обид начальники их Козыгир-султан с большею частию той орды к нам в подданство придтить желали...
— Где царь-от?
— Царь-то где?
— Царь... Царя... Царём... Царю...
Шелестело короткое слово, дуновеньем катилось из уст в уста, легко, почти неприметно колебля язычки тысяч свечей. Промёрзлый камень собора оттаял, уж парок дыханья оседал в притворе.
— Где царь-от?
Тысячный народ искал глазами царя. Пусто было царское место. Четыре преображенца охраняли его по углам. Царя и близ не было.
Выглядывали по простоте царя в пышном одеянии с державою да с бармами. А приметливые да памятные тотчас углядели его.
В зелёном Преображенском мундире стоял царь у клироса. И был виден всем. Потому как возвышался над всеми. И ещё потому, что солдатская голова его, с волосом коротким и жёстким, стриженная в скобку, неблагообразная, высоко торчала средь завитых да пудреных париков вельмож.
Успенский собор глухо дышал. Четыре слоновьих его ноги, казалось, подпирали Русь, клубившуюся в сумрачном поднебесье купола.
Служили торжественный молебен. Служил сам преподобный Стефан Яворский, местоблюститель патриаршего престола.
Стояло стылое утро двадцать второго февраля по петровскому времени: царь приказал отсчитывать время по-своему, то бишь на европейский лад. Таково отсчитывалась и здешняя жизнь, и её устроение.
Канцлер Гаврила Иванович Головкин, поворотившись задом ко владыке, читал царский манифест о войне с Турцией.
Манифест был про-о-тяжённый. Гаврила Иванович хоть и репетировал допрежь публичного чтения, всё ж косноязычия, сбивался и поскрипывал:
«Известно да будет всем, кому о том ведати надлежит... коим образом ныне владеющей салтан турский Агметь... тридесятилетний мир без всякой данной ему от его царского величества причины разорвал и войну в Цареграде прошедшего 1710-го в ноябре месяце публично объявить повелел... И того ради его царское величество, уповая на правость и справедливость оружия своего, намерен против оного вероломного и клятвопреступного неприятеля своего салтана турского и его союзников и единомышленников войну в Божие имя во оборону свою начинать...
И для того повелел войскам своим главным отовсюду к турским границам итить, куда и само особою своею вскоре прибыть изволит...»
Много чего было в царском манифесте — велеречивого и туманного, худославного и просторечного. Проще же всего было короткое и жёсткое слово — война. И хоть утягивалась она за тридевять земель в тридесятое царство — Туретчину, но всяк понимал — дотянет до каждого, ко всем прикоснётся жадными несытыми руками своими, отберёт, окровавит, убьёт...
Изнемог читаючи Гаврила Иванович Головкин, голос его вовсе истончился, то и дело запивал он царский манифест квасом. Казалось, вот-вот замолкнет и падёт на каменный пол. Но, встрепенувшись, продолжал и дочитал-таки до последней точки.
Царь пожалел своего канцлера. Обернувшись к доверенному своему кабинет-секретарю Алексею Макарову, сказал:
— Экой двужильный: почитай два часа читал. Я бы не стерпел, — и он переступил ногами. Да, царь Пётр был зело нетерпелив, то все за ним знали и не отваживались перечить. Он любил движение, быструю езду, всякий непокой. И тут, в соборе, меж долгой службы в одеревенелом состоянии чувствовал он себя не в своей тарелке.
Но надлежало терпеть, долг повелевал терпеть разные несообразности — долг его царского величества, который был в полном титуловании — об этом тотчас надлежит объявить — «Божией поспешествующею милостью... пресветлейший и державнейший великий государь, царь и великий князь Пётр Алексеевич всея Великня и Малыя и Белыя России, самодержец московский, киевский, владимирский, новгородский, царь казанский, царь астраханский, царь сибирский, государь псковский и великий князь смоленский, тверский, югорский, пермский, вятский, рязанский, ярославский, белоозёрский, удорский, обдорский, кондинский и все северные страны повелитель и государь Иверские земли карталинских и грузинских царей, и Кабардинской земли черкасских и горских князей, и иных многих государств и земель, восточных и западных и северных, отчич и дедич и наследник и государь и обладатель...».