— Как прикажете, государь: по единой бумаге подавать на подпись либо все скопом? — спросил Макаров, не прерывая письма.
— Вестимо, скопом. Из веры не вышел, знаю: лишнего не допустишь, а то и лучше меня скажешь.
Писали долго — много всего накопилось. Не миновали и любезного царю корабельного строения.
— Пиши Ричарду Козенсу и Осипу Наю. Что-де новые сорокавосьмипушечные корабли надобно строить в ватерлинии пошире, дабы они устойчивей были. А Наю прошит, чтоб у одного корабля палубу поднял выше на фут, а то и на все полтора.
«Пункты» доклада князя Васидья Владимировича Долгорукова касательно подготовки полка к дальнему воинскому походу царь взялся просмотреть сам. Он князю благоволил: ревностный служака. И положил произвесть его из подполковников сразу в генерал-майоры.
Далее Махаров представлял бумаги, пришедшие на высочайшее имя, кои могут быть занимательны для царя.
Вот от суконного дела купчина прислал доношение важное: заботился о пополнении казны ввиду великих военных трат. Обличал фаворита царского Григорья Строганова и прочих соляных промышленников в том, что они-де, «не боясь Бога и не радея тебе, великому государю, берут в Помесном приказе подрядом за соль цену за всякой пуд мало что не вдвое...».
— Всякому купчине нажива прелестна, — покачал головой Пётр. — Однако ж и совесть надобно иметь. — И размашисто вывел резолюцию: «Розыскать в Сенате».
Затем чли грамоты, сочтённые канцлером Головкиным и подканцлером Шафировым калмыцкому хану Аюке, мурзам и народу Кубанской и Ногайской Орды, мурзам и народу Крымской Орды, мурзам и народу Буджацкой Орды.
Из них Аюка был верноподданный, и предписывалось ему снарядить на Кубань и в Крым вотских людей ради промыслу в общей войне с турком и его пособниками. Остальные же мурзы призывались обще против турок и услужников их биться, и содержалось обещание принять их в свою оборону; «больше вам вольностей и свободы позволим, нежели вы имели под Турской областию. Буде же противиться нам будете и с войсками нашими битися дерзнёте, то повелим вас огнём и мечем разорять и в полон брать, как неприятелей своих».
— Народ дикий, и увещания cm напрасны, — махнул рукой Пётр. — Вера Магометова им под нашу руку пойти запрещает. Однако послать надо.
— Станут ли читать, государь, — усомнился Макаров.
— Вот ежели бы нам средь татарского племени завесть орду да обратить её в нашу веру, да чтоб ей привольно жилось, — возмечтал Пётр, — был бы пример даден. А без примеру нет и веры.
— Единоверцы их, татары и башкирцы, на Волге есть, — напомнил Макаров.
— Не добром под нас шли, а неволею, — хмуро произнёс Пётр. — Покорил их царь Иван. И непокорство их сродни ордынскому. Думал я о сём много, нам татары разор и беспокойство чинят, а как их укоротить — не придумал. Народ беглый, бегучий, кочевой, разбоем кормятся. Неужто данью от них откупаться? Прошли те времена, нам нынче самим дань положена...
— За то, что от них в давние времена претерпели и ныне терпим, — подхватил Макаров.
— Вот погоди: ежели Господь сподобит разбить турка, то и татарское племя присмиреет. А вдале предвижу времена, когда мы самое гнездо ордынское, Крым, возьмём под свою державу. И тогда только избудем беспокойства. И ещё потому в том важность великую вижу, что тогда и Чёрное море нам покориться может.
«Достанет ли только веку моего и сил российских, — задумался Пётр. — Подступили к Чёрному морю с востока, вышли на Азов: первый шаг сделан. Однако шаг малый...»
Мечтал царь о широком шаге — утвердиться в Крыму и оттоль грозить Царьграду, захваченному турком, где святыни христианские поруганы басурманами. Сколь единоверцев томится под их пятою: сербы, греки морейские, болгары, волохи, мунтяне, кроаты, черногорцы, далматинцы... Кабы поднять их всех за веру Христову.
Вера едина, одному Богу молимся, а врозь смотрим. Знать, сам Господь попускает, раз не наставит народы сплотиться ради единой веры. Загадка сия велика. И что сильней: вера либо обычай? И какая же сила может сплотить, съединить единоверных?
Вечны сии вопросы. Мучили они Петра. Всесилен ли Бог христиан? Единосущ ли он, как утверждают служители его и священные книги? Опасные вопросы, кощунственные. Но ему, повелителю многих земель и народов, дозволено ими задаться... Право-то у него есть, да только ответа нет. Молчат небеса, молчат, боясь гнева Божьего, служители его, мудрецы и пророки...
Вздохнул Пётр и к делам возвратился. Сказал Макарову, молча дожидавшемуся повеления: