— А вы в какую сторону путь держите? — улыбнулась она с игривым прищуром. — Тогда все в порядке. Меня зовут Лиза, — представилась, снимая темно-коричневую норковую шапку.
— Григорий… — буркнул в ответ Любченко, не отрывая глаз от дороги — в этот момент он объезжал застрявший в кювете “МАЗ”, возле которого постреливал выхлопной трубой бульдозер дорожников.
Когда Григорий снова посмотрел на женщину, она уже была без шубы и расчесывала короткие, но густые и вьющиеся темно-русые волосы.
— Нравлюсь? — спросила с улыбкой, подавшись к нему и расстегивая вязаную кофту, под которую была пододета оранжевая блузка.
— Мр-р… — промурлыкал по-кошачьи Любченко и поспешил отвести взгляд: в глубоком вырезе блузки виднелись маленькие острые груди.
— Ай испугался? — засмеялась женщина и показала на вмонтированный в приборную панель радиоприемник: — Работает?
— Конечно… — Не глядя, Любченко щелкнул тумблером и покрутил ручку настройки, отыскивая “Маяк”.
Передавали музыку, что-то тягуче-заунывное.
— Фи… — наморщила нос женщина и нашла в разноголосице эфира современный ритм.
На перевале шел снег. Ветер был не сильный, и снежинки ровным слоем покрывали дорогу у обочины. Видно, совсем недавно здесь прошел грейдер, и, к радости Григория, машина катила споро, словно по асфальту. Далеко внизу смутно различались черные скалы, между которыми струилась белая лента замерзшей реки. С правой стороны, метрах в пяти от дороги, щетинился лиственичным редколесьем крутой, обрывистый склон. Два года назад на этом перевале товарищ Григория не вписался в поворот, и его груженный углем “КамАЗ” свалился с пятидесяти метровой высоты на каменную осыпь. До сих пор была хорошо заметна просека, которую проломила машина, кувыркаясь по склону.
Нахмурившись, Любченко три раза нажал на клаксон; густой вибрирующий звук взметнулся ввысь и сразу же растворился в метельном дыхании южного ветра. Приветствие ушедшим, дань памяти…
— Скушно… — женщина капризно надула губы. — И долго мы будем… трали-вали?
— Осталось немного… — Григорий посмотрел на спидометр. — Километров двадцать пять.
— А, я не о том… — в голосе женщины звучала досада. — Останови здесь! — вдруг решительно приказала она, похлопав Любченко по колену.
Григорий опешил и резко затормозил. Женщина придвинулась к нему вплотную и обняла за шею.
— Ну… — шепнула ему на ухо. — Что же ты…
— Я… ничего… — Любченко попытался отстраниться, но она держала цепко. — Остановил.
— Кудрявенький… — женщина взъерошила нолосы Григория. — Глупышка, несмышленыш… Посмотри на меня…
Она неуловимо быстрым движением сняла блузку и приспустила плечики комбинации.
— Дай… — женщина схватила руку Григория и прижала ее к своей обнаженной груди. — Сожми покрепче… Ну-у…
Любченко с такой поспешностью отдернул руку, будто ее прижгли каленым железом. Только теперь он сообразил, какого пассажира ему подсунул Лубок.
— Что с тобой? Миленький…
— Оденься, — Григорий смотрел угрюмо, зло. — Не нужно.
— Дурашка… — женщина снова попыталась обнять его, но Григорий резко оттолкнул ее.
— Перестань! — крикнул он срывающимся голосом. — Ты!..
— Никак, червонец жалко? — презрительно покривила полные губы женщина. — Или в кармане пусто? Так и скажи. Могу в долг.
— Хватит! — оборвал ее Григории. — Одевайся, иначе… Иначе высажу здесь.
— Не шуми. Моралист… — Женщина принялась торопливо натягивать блузку. — И этот… охломон черный… тоже хорош гусь. Говорит, парень что надо. А я, дура, губы развесила. Пролетела, как фанера над Парижем. Поехали, водило…
До прииска они даже словом не перемолвились. Любченко выжимал все, что мог, ехал на предельно допустимой скорости. Он чувствовал себя скованно, неловко; на душе было гадко, будто он сделал что-то нехорошее, постыдное.
Остановив машину на въезде в небольшой приисковый поселок, Григорий достал деньги и сунул их в карман шубы.
— Выходи… — сказал, даже не посмотрев в сторону женщины.
— И на том спасибо, — невозмутимо ответила она. — Ты, оказывается, из благородных. Редкий фрукт.
И, уже стоя на земле, выкрикнула с ненавистью:
— Все вы одинаковые, все! Никому не верю! Не ве-рю!!!
Она кричала еще что-то, но Любченко уже не слышал ее слов — захлопнув дверку, он с яростью нажал на акселератор, и “КамАЗ”, взревев басовито мотором, свернул в проулок…
Метель утихла, небо просветлело, очистилось до прозрачной акварельной голубизны. Погруженный в невеселые раздумья, Любченко хмуро смотрел на дорогу — вспоминал…