В рождественскую ночь 24 декабря 1959 г. в Кельне были осквернены фашиствующими хулиганами только что отстроенная синагога и памятник жертвам национал-социализма[201]. С конца января 1959 г. до середины февраля 1960 г. полиция зарегистрировала 833 подобных случая, при этом больше половины задержанных были людьми моложе 20 лет. В исследовании Института социальных исследований (Франкфурт-на-Майне) говорилось о «вторичной волне антисемитизма»[202].
Общественность — западногерманская и зарубежная — была встревожена. Раздавались призывы к удалению бывших нацистов из правительства (речь шла прежде всего о Глобке и Оберлендере). В ряде городов состоялись демонстрации с требованиями «заняться наконец-то политическим прошлым влиятельных лиц в Бонне». В пользу чистки государственного аппарата от нацистов решительно высказались еженедельники «Der Spiegel» и «Die Zeit».
Незамедлительно раздались голоса, утверждавшие, что антисемитские выходки явились «частью запланированной акции коммунистов», которая должна «дискредитировать ФРГ в глазах всего мира». С легкой руки Аденауэра была пущена в ход версия о «кучке хулиганов», которые заслуживают лишь того, чтобы их «как следует высечь»[203]. Против столь примитивной трактовки преступления выступил депутат бундестага от ХДС Франц Бём, который предложил не искать преступников «где-то за опушкой», но здесь, «в лесу, где мы сами находимся»[204].
В ходе дебатов в бундестаге министр внутренних дел Герхард Шрёдер (ХДС) призывал к отказу от крайностей, к «выработке уравновешенного взгляда на прошлое». Министру ответил вице-президент бундестага социал-демократ Карло Шмид, резко выступивший против интеграции в западногерманское общество бывших нацистов, «мышление, действия и речи которых означают посев зубов дракона»[205].
Британская «The Guardian» резонно замечала: «Хулиганы, на которых теперь обращено столько внимания, не столь опасны, как нераскаявшиеся наци, все еще находящиеся на высоких постах»[206]. «Антисемитские выходки, — писала «France Observateur», — могут быть объяснены только в том случае, если мы не упустим из виду роль бывших нацистов в общественной жизни ФРГ. Неофашистские активисты чувствуют себя столь вольготно потому, что в органах правосудия, в армии, в университетах по-прежнему сидят люди, уже избравшие однажды антисемитизм своей идеей»[207].
В январе и феврале 1960 г. были созваны чрезвычайные заседания бундестага. В мае того же года Оберлендер, один из федеральных министров с «коричневым прошлым», вынужден был оставить свою должность (Глобке оставался на посту ближайшего советника Аденауэра вплоть до ухода последнего в отставку в октябре 1963 г.). Полиция арестовала несколько неофашистов, оказавшихся недавними выпускниками школ и профтехучилищ. В печати появились статьи, настоятельно требовавшие пересмотра в антифашистском духе школьных учебников и системы преподавания истории в целом. «Досадно, — писала одна из газет ФРГ, — что мы занялись этой проблемой через много лет после катастрофы»[208].
В начале февраля 1960 г. была созвана внеочередная сессия постоянной конференции министров культуры и образования западногерманских земель и приняты решения о незамедлительном пересмотре содержания учебников по новейшей истории Германии, а также о переподготовке учителей. Одна из учительских организаций признавала, что немалое число школьных преподавателей «замалчивают или искажают правду, являясь не воспитателями, а развратителями молодежи». Выдвигалось требование привлечь их к ответственности[209].
Наступил принципиально новый этап в деятельности государственной системы политического воспитания ФРГ. Профессор Ганс-Герман Хартвих, автор обзора истории этой системы, писал, что антисемитские эксцессы стали «сигналом к развитию различных форм действенного, ангажированного государственного политического воспитания, в особенности в школе»[210].
Уже в начале 1950-х гг. на федеральном и земельном уровнях действовали соответствующие центры, в ряде земель в учебные планы общеобразовательных школ и гимназий была включена новая дисциплина «политическое образование». Однако она оставалась, по заключению исследователей, «чужеродным телом», большинство учителей ее игнорировало. «Дискуссии об извлечении уроков из прошлого, — отмечает Бернгард Зутор, — были достаточно вялыми, да и то только там, где учителя могли возбудить интерес у школьников»[211]. В документе Федерального центра политического воспитания, принятом через две недели после антисемитской выходки в Кельне, указывалось, что причины эксцессов «следует искать в явной недостаточности масштабов преодоления национал-социализма»[212]. В соответствии с директивами Федерального центра и конференции министров культуры дисциплина «политическое образование» (предмет именовался в различных землях по-разному) отныне вводилась во всех землях и во всех типах школ, началась подготовка соответствующих учебных пособий, разработка начал методики политического воспитания; но плоды этой деятельности сказались далеко не сразу.
201
202
205
209
210
211