В историческом сознании и исторической науке ФРГ доминировал достаточно комфортный для общества, переживавшего период «экономического чуда», тезис о нацистском режиме как воплощении разрыва связей с национальным прошлым. Монополия консервативной историографии представлялась незыблемой. В 1954 г. Герман Хеймпель с тревогой отмечал: в историографии ФРГ «не произошло никаких радикальных перемен, хотя разрыв с политической и историографической традицией после 1945 г. был куда глубже, чем после 1918 г.»[284].
Привычно воспроизводилась версия о «вынужденном сползании» вильгельмовской империи в Первую мировую войну. Вопреки широко известным документам была продолжена пропаганда тезиса о невиновности Германии в развязывании войны 1914 г. Проблема ответственности немецкой правящей элиты имперского, веймарского и нацистского периодов находилась вне сферы научного обсуждения, что вполне соответствовало духу холодной войны. Но осенью 1961 г. по апологетическим, казавшимся незыблемыми установкам был нанесен внезапный удар. В респектабельном дюссельдорфском издательстве «Droste» вышла обширная монография профессора Гамбургского университета Фрица Фишера «Рывок к мировому господству»[285].
Почему публикация сугубо научного труда о причинах Первой мировой войны оказалась (по оценке еженедельника «Die Zeit») подобной «удару грома»?[286] Почему монография, посвященная «неактуальному сюжету», неожиданно вызвала полемику, которая — впервые в послевоенной Германии — выплеснулась за пределы сугубо замкнутого профессорского сообщества, заставив высказаться не только ученых и публицистов, но и политиков различного толка, и стала «миной, заложенной под осознание уверенности немцев в собственном благополучии»?[287] Почему книга, трактующая события полувековой давности, оказала столь значительное влияние прежде всего на исследование проблематики Третьего рейха? Ведь, как писал позднее сам Фишер, проблема взаимосвязи целей агрессивной политики вильгельмовской империи и нацистского режима была «только обозначена в одной фразе предисловия и в одном пассаже в конце книги»[288].
Фишер, весьма далекий от левых воззрений, посвятивший свои прежние работы истории протестантизма, обратился к проблематике новой и новейшей истории Германии, к «проклятым вопросам» национальной вины и национальной ответственности.
С точки зрения достижений мировой науки, тезис Фишера о вине вильгельмовского рейха за развязывание Первой мировой войны не был принципиально новым. Труд гамбургского профессора не содержал выводов, которые не высказывались бы ранее, например, в работах немецко-американского историка Джорджа Хальгартена, французского ученого Пьера Ренувена или выдающегося советского исследователя Аркадия Ерусалимского. Новыми были многообразные источники из немецких и зарубежных архивов, введенные Фрицем Фишером в научный оборот (в том числе из фондов концернов и банков). Новой стала готовность общественного мнения ФРГ (по крайней мере, определенной его части) воспринять установки Фишера как имевшие самое непосредственное отношение к недавнему прошлому и настоящему немецкой нации.
Безупречно обоснованные архивными материалами выводы ученого о виновности кайзеровской Германии в развязывании мировой войны 1914 г. возбудили продолжающийся и ныне спор о континуитете, т. е. о преемственности господства немецких хозяйственных и политических элит, об их ответственности за установление гитлеровской диктатуры, за Вторую мировую войну. Трудно переоценить этическое значение трудов Фишера в условиях, когда западные немцы вновь ощущали себя невинными жертвами, когда им становилось чуждым ощущение национальной ответственности и национальной вины. В университетских и академических кругах, в массовой прессе Западной Германии развернулась длительная дискуссия о его книге, получившая название «контроверза Фишера».
284
285
288