Граждане Германии отказывались от своей истории. Победа СССР, стран антигитлеровской коалиции побуждала немцев к коренному повороту в жизни общества, к очищению от скверны нацизма, к осмыслению его корней и последствий, к новому обретению человеческих ценностей, затоптанных гитлеровским режимом. Но подавляющее большинство немцев восприняло окончание войны не как освобождение, но как поражение, как национальную катастрофу.
Марта Гельхорн, известная американская журналистка, действовавшая в составе союзного экспедиционного корпуса, передавала впечатления о первых беседах с немцами Рейнской области: «Нацистов здесь нет. Нацисты были в городе в 20 километрах отсюда, там их полно. Это движение надоело нам донельзя. Ах, как мы страдали! Бомбежки. Неделями мы жили в подвале». «Такие песни, — вспоминала Гельхорн, — можно было услышать повсюду. Все говорили одно и то же. Возникал вопрос: каким же образом власть, которую никто не поддерживал, вела эту войну пять с половиной лет?»[17].
Что ожидало Германию? Существовал ли выход из тупика, о котором, мучаясь и надеясь, писал в 1945 г. Томас Манн: «Германия, с лихорадочно пылающими щеками, пьяная от сокрушительных своих побед, уже готовилась завладеть миром в силу того единственного договора, которому хотела остаться верной, ибо подписала его собственной кровью. Сегодня, теснимая демонами, один глаз прикрывши рукою, другим уставясь в бездну отчаяния, она свергается все ниже и ниже. Скоро ли она коснется дна пропасти? Скоро ли из мрака последней безнадежности забрезжит луч надежды и — вопреки вере! — свершится чудо?»[18].
И о том же вопрошал — себя и своих соотечественников — гейдельбергский социолог Альфред Вебер, младший брат прославленного немецкого ученого: «Обретет ли — в нужде и в горе, в оккупированной чужеземцами стране — немецкий народ духовное величие, необходимое для того, чтобы рассчитаться с самим собой? Выдержит ли он это тяжкое испытание, одно из самых тяжких, какие выпадали на долю великих народов? Одолеет ли свою собственную тень?»[19]. Путь в будущее лежал через понимание трагедии недавнего прошлого, через преодоление прошлого.
«Это не должно повториться!» — такое общее название можно было бы дать книгам первых послевоенных лет о нацистских концлагерях, публикациям, авторами которых были спасенные от неминуемой смерти узники. Особое место в этой скорбной библиотеке занимает книга Ойгена Когона «Государство СС»[20]. Это — не только трагический рассказ о страданиях и гибели заключенных, но прежде всего научный анализ системы гнета, рабского труда и умерщвления миллионов людей. Когон (1903–1987), участник католического Сопротивления, был арестован нацистами в марте 1938 г. и с сентября 1939 г. до апреля 1945 г. был узником Бухенвальда. В 1946 г. он основал один из лучших демократических журналов послевоенной Германии — «Frankfurter Hefte», был профессором Дармштадтской высшей технической школы. В основу книги Когона легли не только его личные впечатления. В течение нескольких летних и осенних месяцев 1945 г. он изучал архивные материалы Бухенвальда и других концлагерей, предоставленные ему сотрудниками военной администрации США. Рукопись была завершена в декабре 1945 г.
Автор — «как человек, как христианин, как политик» — формулировал свою цель следующим образом: предельно объективно («только голая правда, ничего, кроме правды») рассказать о зле, которое «может принимать такие формы, что перо отказывается писать об этом». Он стремился предостеречь Германию, предостеречь мир от повторения подобных ужасов, познать зло, «чтобы оно оказалось излечимым»[21].
Когон, хорошо понимавший, что большинство немцев не хочет ничего слушать и слышать о лагерях смерти, стремился все же побудить соотечественников осознать свою вину, задать себе мучительные вопросы: «Как мы дошли до точки падения? Как это стало возможным? Что мы можем сделать, чтобы сохранить свое существование?». Для него Бухенвальд и другие концлагеря были моделью того противоестественного «нового порядка», который нацисты планировали создать в Германии и Европе. Он был убежден в том, что можно, «веря в силу правды, устранить незнание». Он обращался к знанию и к совести: немцы обязаны узнать «свои благородные и свои отталкивающие черты. Не следует страшиться судей, потому что мы сами осудим себя»[22]. Современный исследователь так формулирует цель, которой добивался Когон: «фундаментальный разрыв преемственности с прошлым»[23]. Но его книга представлялась «показателем политического и социального одиночества»[24] и была надолго забыта в ФРГ. О ней вспомнили только в 1970-х…
23