Хавьер внезапно поднимает взгляд, как будто какое-то подсознательное изменение в моей позе подсказало ему, о чем я думаю.
— Не пытайся, — говорит он низким, угрожающим тоном. Лезвие сдвигается, его острый край внезапно прижимается к моему клитору, и я проглатываю крик страха, когда каждый мускул в моем теле замирает. — Тебе это не нужно, малышка, — говорит он с блеском в глазах. — Теперь твое тело предназначено для удовольствия твоего мужа, а не для тебя. Но я склонен оставить это на случай, если у меня будет возможность насладиться тобой, прежде чем отправить обратно. Ничто не доставляет мне большего удовольствия, чем заставить женщину кончить вопреки ее желанию. А теперь, — продолжает он, убирая еще больше густых черных завитков у меня между ног. — Ты собираешься быть хорошей девочкой, Изабелла, и сидеть тихо?
Мне приходится проглотить желчь, подступающую к горлу.
— Да, — шепчу я, слово срывается с языка. Хавьер кивает, выглядя довольным.
— Очень хорошо. — Он срезает последние волосы, вытирая меня теплой тканью. Тепло ткани на моей теперь обнаженной коже вызывает дрожь удовольствия во мне, и я чувствую, как слезы наворачиваются на глаза. Я не хочу, чтобы все, что он делает со мной, доставляло мне удовольствие, это хуже, чем боль. Но когда ткань ласкает меня, я чувствую, что становлюсь влажной. Совсем немного, но этого достаточно, чтобы навернулись слезы.
— Опять плачешь? — Он выглядит сердитым, но когда он оттягивает ткань назад, отсутствие волос означает, что он может ясно видеть всю меня, обнаженную перед ним, от внутренних складочек до клитора, и нарастающее там возбуждение.
— О. — Глубокое рычание в голосе Хавьера звучит почти похотливо, и я отстраняюсь, слезы текут быстрее. — Я надеюсь, ты будешь бороться со мной, малышка, — говорит он, глядя на меня с блеском в глазах. — Это заставляет меня хотеть найти все способы, которыми я могу тебя возбудить, даже когда ты сопротивляешься мне. И если ты будешь сопротивляться достаточно сильно, Диего позволит мне… — Его рука скользит вверх по внутренней стороне моего бедра, останавливаясь прямо перед моей самой интимной плотью. — Я надеюсь, ты будешь сопротивляться.
Затем он встает, откладывает бритвенные принадлежности в сторону и открывает дверь.
— Возвращайся в постель, малышка. Я принесу тебе поесть позже, если будешь хорошо себя вести.
На этот раз я не сопротивляюсь. Идти тяжело, ноги и задница горят от порки, но мне удается голой доковылять до кровати.
— Мне холодно, — шепчу я, и Хавьер смеется.
— Ты должна заработать на одежду, Изабелла. — Он ждет, пока я заберусь на кровать, а затем поворачивается к двери. — Скоро увидимся.
В тот момент, когда дверь за ним закрывается, я начинаю рыдать. Впервые в жизни я знаю, что значит быть одной, по-настоящему, совершенно одной. Я понятия не имею, насколько велика резиденция Хавьера, но он назвал ее крепостью. Никто за мной не придет, уныло думаю я, сворачиваясь калачиком на кровати и натягивая на себя одеяло, чтобы прикрыться.
Я пытаюсь вызвать в памяти мою последнюю ночь с Найлом, поездку в пустыню, ожерелье с драгоценными камнями и гостиничный номер после. Но это только усиливает ноющую боль в моей груди. Я чувствую, что не могу дышать, когда обхватываю себя руками, пытаясь подавить рыдания, чтобы не разозлить Хавьера, если он услышит меня. Думать о Найле только больнее, потому что, если то, что сказали Диего и Хавьер, правда, он мертв из-за меня. А если это не так?
Если он попытается мне помочь, он все равно умрет. Я думала, угрозы Хавьера о том, что случится с любым, кто придет за мной, были просто для того, чтобы напугать меня, но, проведя с ним время, я не так уверена. Я не хочу, чтобы он пострадал еще больше, пытаясь спасти меня. И вообще, зачем ему это? Я солгала ему, причинила боль и подвергла опасности. Я рассказала всем, что заставила его сделать обманом, не зная, кто он такой и какие могут быть последствия. Насколько я знаю, он уже забыл меня и улетел обратно в Штаты, как и планировал, если Диего его не убил.
Я одна. Никто не придет, говорю я себе снова и снова, и, пока плачу, пока не засыпаю, все, о чем я могу думать, это о том, что, может быть, лучше сдаться. По крайней мере, если я вернусь к Диего, он не причинит вреда моей семье. Я даже не уверена, что моя собственная смерть может быть решением проблемы, если я обманом лишу Диего права сделать меня своей женой безвозвратно, он может выполнить свою угрозу и отправиться за Еленой. Эта мысль хуже всего, и я зарываюсь лицом в подушку, чувствуя, как безнадежность поднимается и поглощает меня, как черная дыра.