Пролог
Шли последние дни лета. В Москве стояла жара. Улицы были запружены машинами. Они образовывали бесконечные пробки в центре города, вызывая справедливое негодование подавляющего большинства пешеходов, страдающих от выхлопных газов, а также пассажиров наземного транспорта, которые были вынуждены простаивать в этих пробках.
В эти дни в Москве царил привычный ажиотаж, вызванный надвигающимся началом учебного года. Родители будущих первоклассников в эти дни срочно докупали все необходимое для того, чтобы их чада не ударили в грязь лицом в свой первый школьный день.
С полок магазинов подчистую сметались пеналы, тетради, шариковые авторучки и фломастеры. Тут и там можно было видеть возбужденных детей, с гордостью несущих за плечами из магазина домой свои первые рюкзаки.
Родители подсчитывали в уме затраты и вздыхали, размышляя о том, во что превратятся эти нарядные разноцветные ранцы после того, как они сделаются излюбленным средством выяснения школьных отношений.
По собственному опыту родители прекрасно знали, что это обычно происходило уже в конце первой школьной недели.
Продавцы сбивались с ног, пытаясь услышать одновременно всех покупателей.
Зато руководители крупных магазинов, торгующих подобного рода товарами, потирали от радости руки. Выручка в эти дни была отличная и уступала разве что предновогодней.
Александр Борисович Турецкий был вне этой суеты. Нинка давным-давно вышла из детского возраста, и нужды ездить с ней за школьными принадлежностями не было. Когда ей что-то бывает нужно, она предпочитает теперь самостоятельно сходить в магазин. Разумеется, если речь не идет о какой-нибудь дорогостоящей покупке.
Самостоятельная девочка.
Александр Турецкий был крайне рад тому факту, что в данный момент ему не надо посвящать свое время беготне по магазинам в поисках самых лучших фломастеров, потому как он намеревался посвятить ближайшие две недели совсем другому.
Константин Дмитриевич Меркулов наконец-таки способствовал тому, что генеральный прокурор выделил Турецкому две недели для отпуска.
Полдня вчера Александр Борисович пробегал по зданию Генеральной прокуратуры. Могло создаться впечатление, что передвигался он сразу по всем этажам. Несколько раз его видели возле бухгалтерии. И в столовой он тоже был замечен неоднократно.
И вот теперь он ехал на работу с одной-единственной целью: сказать «пока» своему другу Косте. Неудобно же уезжать, не попрощавшись по-человечески.
Меркулов, как обычно, читал какие-то бумаги.
– Не потревожил, Костя?
– Не потревожил. Заходи.
Константин Дмитриевич отодвинул бумаги в сторону и посмотрел на Турецкого.
– Ну что, все закончил?
– Ага, – кивнул Александр Борисович. – Вот, заехал попрощаться.
– Так ведь ненадолго, – пожал плечами Меркулов. – Всего-то две недельки!
– Не, Костя, – возразил Турецкий. – Две недели – это ох как много!
– Ну да, ну да, – рассеянно кивнул Меркулов.
В кабинете возникла пауза, которую нарушало лишь тиканье настенных часов и жужжание какой-то заблудившейся в занавесках мухи.
Турецкий многозначительно кашлянул.
– Что? – недоуменно спросил Меркулов.
– Ну как что?
Константин Дмитриевич потер лоб:
– А-а, ты насчет того, чтобы на посошок?
Меркулов полез в ящик стола.
– Вообще-то, Костя, я о другом. Хотя на посошок тоже можно.
– О чем же? – поднял бровь Константин Дмитриевич.
Не говоря ни слова, Турецкий достал из кармана мобильный телефон и показал его Косте.
– А-а, – снова протянул Константин Дмитриевич. – Хорошо, как договаривались.
– А как мы договаривались?
– Слушай, Саша, ты бы все-таки не наглел в присутствии вышестоящего руководства.
– И все же?
Меркулов сдался:
– Хорошо, обещаю тебе, что начиная с завтрашнего дня и в течение следующих двух недель я не стану звонить тебе по делам.
– Точно?
– Точно.
Удовлетворенный Турецкий сунул телефон в карман и поднялся.
– Ну теперь, Костя, я абсолютно спокоен.
– А как же «посошок»? – разочарованно спросил Константин Дмитриевич.
– Да нет, – махнул рукой Турецкий. – Я ведь на машине.
– Правильно, – одобрил Меркулов. – Трезвый водитель гарант порядка на дороге. Ладно, давай. Будем ждать тебя через две недели с сувенирами.
– А то, – подмигнул Турецкий. – С сувенирами и без машины.
Пожав руку Константину Дмитриевичу, он быстрым шагом вышел из кабинета...
Возле «Детского мира» затормозила подержанная «тойота». Лет десять назад такая машина была бы предметом вожделения любого среднего московского автолюбителя. Сейчас же объявлениями о продаже этих устаревших иномарок пестрели любые газеты. На нынешних московских улицах такая машина привлекла бы столько же внимания, сколько обыкновенная российская «шестерка».
Несколько минут в машине стояла полная тишина. Если, конечно, не брать в расчет радио. Оно, кстати, и послужило поводом к началу разговора.
– Да выруби ты его наконец! – нервно крикнул мужчина с заднего сиденья. – Достало уже!
– Не нервничай, Гриня. – Сосед толкнул «нервного» плечом.
Шофер выключил радио и посмотрел в зеркало заднего вида. Там четко обозначились две угрюмые мужские физиономии. Если бы кто-то решил определить род занятий этих людей, ему бы не пришлось долго думать. Мужчины с заднего сиденья определенно не являлись театральными критиками. Как, впрочем, не были и математиками, и бизнесменами, и университетскими преподавателями.
У одного через все лицо проходил косой резаный шрам. Было видно, что в свое время обладатель шрама только чудом не лишился правого глаза.
Низкий лоб второго в сочетании с ярко выраженными надбровными дугами и полным отсутствием мыслей в глазах мог навести на размышления о том, что в давным-давно опровергнутой теории итальянского психиатра Ломброзо все-таки содержалась немалая доля истины.
Оба были одеты в камуфляжную форму, на руках у каждого, несмотря на жаркую погоду, были шерстяные перчатки.
Водитель тоже был одет в камуфляжную форму.
– Я не нервничаю, – отрывисто сказал низколобый, похожий на большую обезьяну.
Его украшенный шрамом сосед ухмыльнулся:
– А то я не вижу.
– Что ты видишь? – угрожающим тоном спросил Гриня.
– То, что ты всю дорогу дергаешься.
– За базар ответишь?
Разговор принимал нежелательный оборот, и водитель решил вмешаться:
– Ну ладно, мужики. Что вы? Сейчас не место выяснять отношения. Сделаем дело, приедем домой – там базарьте сколько угодно.
Его слова подействовали.
– А зачем Еж говорит, будто я нервничаю? – более спокойным тоном спросил Гриня.
Его сосед по прозвищу Еж снова ухмыльнулся:
– Да ладно, Гринь, не парься. Мы все нервничаем.
Троица достала сигареты, и салон машины наполнился дымом. Пришлось открывать окна.
Несколько минут они молча курили, сосредоточенно размышляя о предстоящей операции.
Еж сказал правду: волновались все трое.
– Нет, и все-таки это слишком. – Гриня выбросил окурок в окно. – Я уважаю Короля, он умный, крутой, но...
Гриня неожиданно оборвал свою фразу на полуслове и подозрительно покосился на Ежа.
– Ты хотел сказать: но его здесь нет? – спокойно спросил Еж.
– Да, я хотел сказать именно это! – зло ответил Гриня. – Здесь, в самом центре, при свете дня, Короля нет! Он не дурак, чтобы самому лезть в такую заваруху. Можете пойти и настучать.
– А еще говорил, что не нервничаешь, – усмехнулся Еж.
Спиной водитель почувствовал, как напрягся Гриня.
Он напрягался каждый раз, и его привычка чуть что бросаться в драку не раз ставила операции под угрозу. Никак нельзя было этого допускать. Особенно в центре Москвы. И особенно при свете дня.
– Гриня, – обернулся водитель, – никто не собирается на тебя стучать. Это понятно?
Гриня угрюмо посмотрел ему в лицо.
– Мы не первый раз работаем вместе и прекрасно друг друга знаем. Знаем или нет?