— Лучше сразу приступим к делу, — проворчал Доннелли.
— Как скажете, — любезно согласился Блум.
За спиной Блума плавно открылась дверь грузового отсека корабля, и взгляду предстала целая гора серебристых контейнеров, каждый из которых по своему размеру не уступал габаритам самого Блума. Экипаж корабля, состоявший из таких же огрубелых людей, как Доннелли, и ещё более нетерпимо относившихся к Блуму, начал выгружать поддоны с контейнерами и складывать их на ожидавшие робокары.
Учитывая, что гравитация была весьма незначительной, массивный груз был благополучно перемещён. Только раз один из рабочих, молодой человек с покрытым щетиной подбородком и глазом, полузакрытым из-за старого ожога, обратил свой взгляд к надзиравшим за происходящим. Весьма неудачно подобранная компания.
— Что это такое? — спросил он, скрепляя ремнями целую партию поддонов.
Блум опередил Доннелли:
— Это ваш груз, и ваша работа заключается в том, чтобы переложить его.
— Да, но…
— Да, но… что? — Блум мастерски передразнил гнусавый голос молодого человека. — Тебе платят за то, чтобы делал своё дело, а не стоял тут разинув рот.
Юнец пробормотал что-то себе под нос и бросил взгляд на своего капитана. Мужчина неодобрительно нахмурился. В резком свете сверкнул аметистовый зуб, когда он заговорил, призывая всех быть более терпеливыми.
Блум просто отвернулся.
— Говорите, они отправятся на пятый уровень? — спросил он Доннелли.
— Да, — кивнул тот.
— Отсюда их могу забрать я, а вы вернётесь к другим своим обязанностям.
Доннелли стиснул зубы, зная, что в действительности у него нет никаких дел. Этот факт причинял ему острую боль, более острую, чем от обычного увольнения, и гораздо более острую, чем от пребывания в этой консервной банке, где каждый звук отдавался эхом, в абсолютной зависимости от людей, которым он не доверял и которым было на него наплевать, невзирая ни на какие кровные узы.
— Думаю, вы и мне не собираетесь говорить, что происходит, — пробормотал он в сторону Блума.
По лицу Блума скользнула едва заметная, безрадостная улыбка.
— Не собираюсь.
— Да вы сами-то в курсе дела?
На этот раз Блум всего лишь пожал плечами:
— Мне, собственно, всё равно.
Доннелли знал, что ему следовало смириться, но не мог. Он устал и замёрз. Он знал: события приблизились к критической точке. Однако не знал как, не знал почему, но сознавал, что неизвестность может стать убийственной для него.
— Первый род разделается со всеми нами. Вы что, не понимаете этого?
— Нет, — тихо сказал Блум. — Не на этот раз.
— Бьянка мертва. Возвращайтесь. Вы нужны нам здесь.
Вот так для меня и началось всё это. Всего несколько слов, произнесённых знакомым голосом Мисао Смита.
Бьянка мертва.
Я стояла, уставившись на телефонную трубку, пока слова проникали в мой мозг и кровь, в каждую клетку моего тела. За моей спиной, на застеклённом балконе, раздавался шум праздничного обеда. Элли отмечала свой двадцать пятый день рождения. Снаружи бурные воды озера Верхнее были такого же серо-стального цвета, как и низко висящие над головой облака. Элли сидела во главе усыпанного конфетти стола и смеялась в странной, свойственной ей лет с четырёх манере, больше напоминающей икоту, а Джо и Дэйл поддразнивали друг друга насчёт… чего-то там. В любую секунду Дэвид уже был готов велеть им успокоиться. Но тогда они начали бы поддевать и его за то, что обращается с ними так, будто они все по-прежнему четырёхлетние дети.
Я не включала экран. Помню, что была безумно рада этому упущению. Благодаря ему моя семья не увидела того, кто прервал день рождения Элли.
Бьянка мертва.
Я не виделась с Бьянкой больше тридцати лет, но не забывала о ней ни на минуту. Она была моей первой наставницей в стражах и моей лучшей подругой все годы моей службы.
— Тереза? — раздался вопрошающий холодный голос Мисао.
— Да, да. Я здесь. — Практически здесь. Отчасти я сейчас рядом с Бьянкой, наблюдаю, как она откидывает волосы за спину. Она всегда так делала, когда становилась серьёзной. Ничто не могло подвигнуть её подстричь волосы, хотя они ей постоянно мешали.
Бьянка мертва.
— Как?..
— Не могу сказать об этом сейчас. — Голос Мисао был безжизненным и недовольным.
Я с силой сжала переносицу, надеясь, что ощущение боли заставит меня сосредоточиться. Кисть руки нервно подёргивалась. Ещё секунда — и меня начнёт трясти. Шумное веселье счастливого семейства стало понемногу утихать. Дэвид и дети заметили: что-то не так.