Пальцы Орри сжали мою руку, и я открыла глаза. Один из клерков плавно скользил в нашем направлении. Это оказалась женщина. Бледная, с прямыми короткими волосами каштанового цвета и ясными, суровыми и бесстрастными глазами. В самом деле, настолько бесчувственными, что на мгновение они показались мне плохо смонтированными камерами.
— Полевой командир Дражески, — произнесла она, абсолютно игнорируя Орри. — У меня имеется запись о том, что вы передавали недозволенные сигналы с борта в 11:20:34:12:09 по местному времени.
«Ах вот в чём дело! Я удивилась, когда вы появились».
— Да. Они предназначались нашим людям, размещённым в Обитаемой зоне 2. Я хотела узнать, существует ли способ, с помощью которого они могли бы добраться до нас быстрее, чем корабль, посланный Службой лётного контроля.
Клерк даже глазом не моргнула:
— А для чего?
— Потому что у нас был на исходе воздух, — пояснила я. — Надеялась спасти людей.
— Не было необходимости, — сказала клерк.
— Тогда я не знала об этом, так ведь? — спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно. Я ей сообщила и о том, что велела своим людям озаботиться поимкой пиратского корабля, если это вообще возможно. Этого ей вовсе и не нужно было знать.
Клерк стояла, уставившись на меня.
— На этот раз — вполне приемлемое объяснение.
Я поклонилась:
— Спасибо. Если смогу быть чем-то полезной, вы знаете, где меня найти.
Клерк даже не кивнула. Она просто развернулась и ушла, чтобы присоединиться к своим коллегам. Я сделала глубокий вдох, а потом медленно выдохнула и попыталась снова переключить мысли на происходящее.
— Они что, все такие? — проворчала я, обращаясь к Орри.
Он медленно покачал головой:
— По слухам, они недавно натянули вожжи. Слишком много случаев контрабанды водой, или, возможно, они полагают, что обливионцы собираются устроить ещё одно восстание. — И пошутил: — Или это просто ради твоего блага. — Последнее он постарался произнести как шутку.
Или, быть может, Фортресс пронюхала о планах Бьянки. Моя нижняя челюсть непроизвольно двигалась туда-сюда. А может, после того, как они убили её за это, решили проявить достаточно мудрости и как следует присматривать за всеми нами. Я внимательно вглядывалась в толпу. Эмилия Варус так и не попалась мне на глаза. Капитана Жиро — Амеранда (шесть часов в такой обстановке на борту обветшалого корабля — веская причина обращаться друг к другу по имени), — с другой стороны, было заметить несложно. Он стоял рядом с командиром Баркли по одну из сторон от дальнего входа. Я никак не могла слышать, о чём они говорили, но, как бы там ни было, Баркли в конце концов отпустил Амеранда.
Я дотронулась до плеча Орри:
— Ты дашь мне минуту?
Орри проследил за моим взглядом и, когда понял, на кого я смотрела, многозначительно приподнял брови.
— Простите, простите, — сказал он на местном диалекте. — Я буду поблизости от транспорта.
Раздражение Орри и его вечно ошибочные, необоснованные подозрения на мгновение пронзили меня, но на объяснения времени не было. Я хотела перехватить Амеранда. В сцене чего-то недоставало. Но чего? Мой затуманенный разум понять этого не мог.
— Чем собираетесь заняться? — спросила я. Хотя Амеранд и стоял спокойно, создавалось ощущение вибрации, будто в него влилась энергия, которая оттекала от всех остальных.
— Первым делом проверю, нашла ли Капу служба безопасности. — Он вздохнул, и энергия пошла на убыль. Напоминание о реальности. — Или узнаю, попался ли тот, кто послал их.
— Есть какие-нибудь идеи по этому поводу?
— Примерно сотня. — Амеранд пожал плечами и, сделав широкий жест рукой, продолжил: — Вы — драгоценность для многих.
Я состроила кислую улыбку:
— Всегда приятно, когда в тебе нуждаются. — Следующие слова я выбирала с осторожностью. Ни на минуту не забывая о том, что он сказал на корабле. — Вы поможете?
Он кивнул:
— Да, чем смогу. Но вы должны знать… Я допустил, чтобы наш корабль захватили контрабандисты. После следующей встречи со своим командиром я могу быть отстранён от выполнения обязанностей.
Фэйвор Баркли, которого Сири заклеймила, как труса.
— Понимаю. Если я смогу помочь…
— Спасибо. — Он прервал меня. — Скорее всего, нет.
Пришла моя очередь кивнуть.
— Что бы там ни было, вы вернётесь и отыщете нас?
Его улыбка была мимолётной и пронизывающей. Она выражала скорее непреклонную решимость, чем радость.
— Что бы там ни было, обещаю.
— Спасибо.
Он молча смотрел на меня. Новая энергия снова стала ощутимой и даже видимой.
К тому моменту я поняла, что могу дать ей название.
Надежда.
Амеранд Жиро видел во мне ту, что подарила ему надежду. Очень много времени прошло с тех пор, как на меня в последний раз смотрели подобным образом. Во мне тесно переплелись ответственность и реальность происходившего.
Мы оба чуть более поспешно, чем следовало, отвернулись друг от друга. Будто не могли выдержать взглядов хотя бы секундой дольше. Я забралась в дребезжащий маленький электрический робокар вместе с Сири и Орри. И мы отправились в путь по основательно перестроенному городу-казино, превратившемуся в домашнюю базу организации Всеобщего дела.
И где-то по дороге я вдруг осознала, что именно было не так в сцене на портовой площади. Амеранд там был. Его командир там был.
Его клерка там не было.
Там были другие клерки и должен был присутствовать его собственный, который следовал бы за ним. Я провела долгие часы за просмотром записей во время перелёта из Солнечной системы. Мне необходимо было знать, как протекает обычная жизнь там, куда я направляюсь. Капитану службы безопасности положено иметь своего собственного клерка, который обязан занять место за его спиной сразу по прибытии в домашний порт.
«Так где же был он? Или она? Кто позволил Амеранду остаться без наблюдения? И почему?»
Беспокойство, которое закралось в меня раньше, вернулось и удвоилось. Мне надо было поговорить с Сири, но в тот момент я не могла ничего сказать. Я повисла на перекладине рядом с моим сиденьем. Так Орри облегчил наш путь по скрипучим мостам и закреплённым стойками балконам, пока мы наконец не оказались на каменной поверхности.
База организации Всеобщего дела представляла собой здание округлой формы, центральный свод которого служил поддержкой неравномерно и странно освещённому небу. Стаи грязных зелёных длиннохвостых попугаев пронзительно кричали и при нашем приближении с негодованием тучей взмыли в воздух. Орри прошлось прокладывать путь вокруг извивавшейся очереди людей, нагруженных кувшинами, вёдрами и бутылями. Пустая тара свисала пучками с их поясов или болталась на коромыслах, которые они несли на плечах. У немногих счастливчиков были ручные тележки, и они доверху загрузили их пустой посудой. Все они ждали своей очереди к единственному блестящему крану, торчащему из неглубокого бассейна, возможно когда-то бывшего частью вычурного фонтана.
Скорее всего, они провели вытянувшись в очередь почти всё утро и наверняка проведут остаток дня. Одного взгляда на этих людей было достаточно, чтобы мои собственные проблемы показались мне очень, очень незначительными.
Где бы ни находились человеческие существа, бедность везде одинакова. Запавшие глаза, пятнистые зубы, руки настолько хрупкие, что могут сломаться от грубого прикосновения. Нищенка испещрена шрамами, её раны открыто зияют и не заживают. Она пахнет дерьмом, и у нее отвратительное, отдающее кислятиной дыхание. Она подозрительна, боится надеяться, страшится верить, но слишком слаба, чтобы отчаяться на поступок. Когда появляетесь вы со своими ящиками, которые набиты порошками, содержащими нутриенты, витаминизированным рисом и пилюлями, если не проявить достаточно осторожности, она способна вас убить. Не ради себя самой, а ради детей, братьев, сестёр, отцов и матерей, которые умирают, потому что у них нет того, чем обладаете вы.
В условиях низкой гравитации она к тому же невероятно слаба и болезненна. Тех трёх сотен лет, что Эразмус был обитаем, не хватило на то, чтобы человеческая физиология адаптировалась к жизни в нём. Потеря костной и мышечной массы стала настоящей проблемой. Я могла сказать, глядя на людей, что большинство из них прикладывали максимум стараний, чтобы утяжелить свою одежду, ведь это делало их физически более сильными и крепкими. Камни оттягивали края их лохмотьев. Металлические пластины были приделаны к платьям и легинсам. Грубые кольчужные рубахи и килты из кручёной проволоки носили самые молодые и все равно казались слишком худыми и слишком слабыми.