– Возможно, отбросить свои сталкерские привычки? – Я оборачиваюсь и вижу Джека, прислонившегося позади меня к перилам. Перевожу взгляд вниз на дверь – на путь к моему спасению, обратно на его спокойное, слегка сердитое лицо, а затем заглядываю через перила. – Во сколько еще историй ты влипнешь, прежде чем разобьешь колени? С медицинской точки зрения? Спрашиваю как друга… Не смей прыгать.
Прыгать. София спрыгнула. Я вздрагиваю, но Джек даже не шелохнулся, просто ледяная крепость – мрачный, твердый, недосягаемый. Я выпрямляюсь во весь свой устрашающий рост в сто шестьдесят восемь сантиметров.
– Я вышла, – гордо заявляю я, – на прогулку. Я за тобой не следила.
– Ты ехала за нами. Я видел твою машину.
– Ох, в таком случае да, я за тобой следила.
Естественно, он заметил. Джек никогда ничего не упускает.
– Тебе не следует здесь находиться, – говорит он. – Здесь может быть Безымянный.
Я стискиваю зубы, но управляю словами.
– И что? Он меня не волнует. Я хочу знать, что ты делаешь в компании Твида и почему ты с ними. Это опасно? Ты сказал, что не присоединишься к ним, ты сказал...
– Я много чего говорил, – Джек вздыхает, потирая глаза, – до смерти Софии. О чем в итоге пожалел.
У меня сводит желудок. Его слова о том, что я ему нравлюсь, тоже туда относятся? Я трясу головой. Эгоистка! Прекрати быть чертовой эгоисткой и сосредоточься.
– С каких это пор хождение на барбекю считается работой? – сердито шепчу я.
– С тех пор, как устроивший эту вечеринку, стал нашей мишенью.
– Эй, алло! Земля вызывает забадубийца Джека. Это реальность, а не игра «Зов долга». Здесь нет «мишеней».
– В моей работе есть, – отвечает он.
– Ну и что, скажи на милость, это за работа такая?
Холодные глаза Джека напрягаются, становясь ясными и пронзительными.
– Я внештатный агент разведки.
Я вопросительно выгибаю бровь.
– Шпион, – переводит он. – Теперь возвращайся в общежитие и позволь мне работать.
Я беснуюсь порядка десяти секунд, размахивая руками. Произношу «шпи» много раз, но никак не могу выдавить из себя «он». Как никогда чуткий к моему шокированному состоянию Джек разворачивается и уходит. Но я следую за ним.
– Ш-шпион? – выпаливаю я. – Какой слепой идиот рехнулся и сделал тебя шпионом? Ты же... ты... какое слово противоположно «неуловимому»?
– Айсис Блейк, – предлагает Джек.
– Джек Хантер! – исправляю я. – Джек Хантер не неуловим.
– Я очень даже неуловим, когда девушка, кричащая «шпион», меня не преследует, – спорит он.
– Ты живой ледник вечной мерзлоты с бровями киллера и пронзительными глазами. Люди так легко не забывают Джека Хантера.
– А жаль, – шепчет Джек. Это звучит так глухо и слабо. Так непохоже на него. Я хлопаю его по спине.
– Чепуха! О тебе никогда нельзя забывать. Если это произойдет, то последний крупный ледник на планете Земля исчезнет из бытия и глобальное потепление станет очень страшной реальностью. Страшнее, чем уже есть. И душнее. И горячее. В температурном плане, не сексуальном.
Джек останавливается и смотрит на меня, а я на него. Мы разделяем глубокую тишину, и именно в этот момент девушка в бикини выбегает на лестницу и, одаряя Джека очень пьяным поцелуем в щеку, как бы невзначай роняет розовую упаковку с презервативом, а затем быстренько удаляется обратно. Я поднимаю резинку и протягиваю Джеку.
– Упакуй свой член, пока не облажался, – напоминаю я. Джек эффектно закрывает лицо рукой, и я засчитываю это за победу, потому что, по крайней мере, он не выглядит печальным. На его губах расцветает едва заметная улыбка, но он быстро ее стирает.
– Слушай, можешь остаться. Но, когда приедет Безымянный, тебе придется уйти.
– О, спасибо, что дал мне разрешение продолжить то, что я и так делала последние пять лет.
Взявшись за дверную ручку, Джек останавливается.
– Прости.
– Не извиняйся. От этого ты кажешься милым.
– Он выходил на очень влиятельных людей и выполнял для них грязную работу.
– Понятно. Но прежде, чем ты со своими дружками-шпионами его задержишь, позволь мне его побить.
– Айсис...
– Всего один удар. В глазное яблоко. Вилкой.
Джек обдумывает это, а затем ухмыляется.
– Хорошо. Но при одном условии.
– Назови его, идиот.
– Я получаю второй глаз.
Я обдумываю это и киваю.
– Договорились.
Он даже не представляет, как я ему благодарна. Или, может, представляет, потому что его глаза искрится лаской и теплотой в сочетании с его фирменной ноткой тихо пылающего гнева. Эта нотка столько раз предназначалась мне, что я без сомнения могу определить, что на сей раз ее пробудила не я.