— Уверена, что ненавидишь? — хрипло шепчет мне на ухо и проводит носом по виску. — Может быть, ты просто ревнуешь?
Вздернув подбородок, я заставляю себя посмотреть на него снизу вверх.
— Кто ты такой, чтобы я ревновала? Ты никто и ничто для меня
Его глаза сужаются в темные щелочки, но я успеваю увидеть опасный блеск, который вспыхивает в них, как зажженная спичка.
Запустив пальцы в мои волосы на затылке, Багиров сжимает их в кулаке и оттягивает мою голову назад, сильнее нависая над моим лицом.
— Хочешь продолжать эту игру? Уверена, что осилишь?
Мои глаза начинает жечь, но я хочу, чтобы это было от боли, а не от разливающегося тяжестью в груди чувства.
— Я не играю с тобой. В отличие от тебя, — буквально выплевываю ему в лицо и крепко сжимаю челюсти.
Но ненадолго.
— Хотя нет. Ты даже не ничто. Чтобы стать ничем, для начала надо что-то из себя представлять. А ты просто жалок. Сын своих богатеньких родителей. Разбрасываешься деньгами, которые не заработал, и чувствуешь себя крутым. И собираешь вокруг себя подобных, чтобы среди всего этого ничтожества чувствовать себя круче. Что бы ты представлял из себя без всех этих денег? Крутых шмоток? И тачки, которую тебе наверняка папочка подарил на день рождения…
Мой голос обрывается: Багиров с чудовищной силой встряхивает меня и заставляет обратить внимание на то, каким угрожающе-каменным стало его лицо.
— Ты. Ничего. Обо мне. Не знаешь, — мрачно цедит он сквозь зубы.
Я упрямо привстаю на цыпочки, игнорируя боль в затылке. Пусть хоть вырвет мне волосы — я уже не остановлюсь!
— Я и не хочу знать, — зло шиплю в его губы. — Мне неинтересна особь мужского пола, которой ничего неизвестно о настоящих мужских поступках. Уверена, папочка так и не смог научить тебя быть мужчиной.
Резко отпустив меня, Багиров впечатывает кулак в стену дома. Каменную стену. Сила удара такая, что, мне кажется, я чувствую боль вместо его костяшек. А когда он вбивает его снова, внутри меня все сжимается. Мне мерзко от самой себя. За один вечер я дважды поступила так, как никогда не поступила бы раньше. Я не должна становиться такой, как они.
Я не такая!
Багиров не шевелится, придавливая меня большим телом к стене дома. Но я чувствую, как тяжело он дышит. Как громыхает сердце в его груди. И прямо сейчас я жалею о брошенных словах. Мне не стоило трогать тему родителей. Господи, что я творю?
— Илай… я…
— Да пошла ты, — бросает он с тихим презрением, после чего приходит в себя и отстраняется.
Сделав шаг назад, он окидывает меня таким брезгливым взглядом, будто только что испачкался в грязи, а потом разворачивается и уходит, заставляя чувствовать этой грязью меня.
Я сглатываю ком в горле, который словно утыкан иголками.
Я не должна испытывать чувство вины, расползающееся горечью во рту, хотя бы из-за того, как он со мной обращается, не имея на это никаких прав.
Целовать. Хватать. Зажимать. Командовать. Увозить неизвестно куда и делать из меня посмешище. Но самое худшее то, что в какой-то момент он заставил поверить меня, будто я могу быть ему интересной. По-настоящему. Что он может уважать мои границы, когда я останавливаю его. Или заботиться, отдав мне свою рубашку… Среди всего плохого и невыносимого в нем, я почему-то решила зацепиться именно за это.
Так глупо.
И все же я не имела права переходить личные границы, о которых мне действительно ничего неизвестно.
Сжав кулаки, я топаю ногой и, раздраженно рыча, запрокидываю голову. Надо мной темное звездное небо, которое становится мутным из-за пара, срывающегося с моих губ. Я пытаюсь прояснить мысли, прежде чем делаю еще один вдох и отправляюсь вслед за Багировым.
Как бы там ни было, он меня сюда привез и он же должен вернуть в общагу, которая, черт возьми, скоро закроется!
Он уже поднимается по небольшой лестнице на платформу с бассейном. Когда я достигаю ее, Багиров приближается ко входу в дом, в котором снова басит музыка.
— Илай! Подо… — но мой крик обрывается болезненным стоном от резкой боли в затылке.
— Это тебе за моих друзей, подстилка, — шипит женский голос мне на ухо, а в следующее мгновение я уже падаю и вода поглощает меня. Хлорированная и ужасно холодная. Я зову на помощь, но мокрая темнота вцепляется мне в горло и начинает душить…
Глава 12
Мое дыхание глубокое и рваное.
Легкие горят от переизбытка кислорода.
И это раздражает еще сильнее, чем тот факт, что маленькой сучке удалось вывести меня из себя.
Какого черта я вообще позволил ей это?
Ведьме ни хрена не известно.