Остаток учебного года парни тыкали в меня пальцем, а на Восьмое марта подарили слюнявчик, когда всем девчонкам дарили цветы. Я терпела столько унизительных прозвищ… наверное, поэтому «убогая» теперь ничуть не задевает.
Горечь воспоминаний пузырится в моем горле.
После этого я зареклась не подпускать к себе парней. И мне прекрасно это удавалось, пока я не встретила одного мажора. И я не просила, чтобы он меня целовал. Но Багиров просто взял и сделал это. Сначала один раз, затем второй и третий, а сейчас взял и бросил мой многолетний комплекс в лицо, как грязную тряпку.
Сквозь жжение в глазах, я сжимаю челюсти до боли и цежу сквозь них:
— Останови машину.
Злость и обида вымещает чувство стыда к чертовой матери. Вот только Багиров не реагирует на мою просьбу.
— Останови машину, — я повышаю голос и поворачиваю голову в его сторону, стараясь дышать ровно. — Сейчас же.
Уголок его губ дергается в ленивой ухмылке, но спустя мгновение Багиров все-таки съезжает на обочину и, заглушив машину, откидывается на спинку сиденья.
— Ну же, удиви меня, — он небрежно жестикулирует одной рукой и достает телефон.
Сделав глубокий вдох, я отстегиваю ремень безопасности и расправляю плечи, смаргивая жжение в глазах. Черта с два я заплачу.
Сердце стучит так сильно, что я не слышу голоса разума, который кричит что-то похоже на «идиотка», но недостаточно громко.
Ладони тут же становятся влажными, и я вытираю их о пижамные штаны.
Назад дороги нет. Я заставлю этого говнюка забрать свои слова обратно и подавиться ими. Единственное, что остановит меня, — если Багиров признается, как неудачно он пошутил, правда, непохоже, что он вообще о чем-то думает, сосредоточившись на своем долбанном телефоне.
Но когда я приподнимаюсь на месте, то замечаю, что его взгляд цепляется за мое движение.
Возможно, с его послужным списком мой поцелуй действительно не выбился в фавориты. Но не пошел бы он к черту и вместе с ним то чувство, которое завязывается узлом в моем животе от мысли, скольких девчонок он целовал в этой машине.
Больше не медля, я встаю и без церемоний начинаю перебираться к нему на колени, вынуждая его убрать телефон в сторону. Но потеряв равновесие, я наступаю Багирову на ногу и вписываюсь лбом прямо в его твердую и широкую грудь.
Вздох застревает в горле, и я слышу, как он выплевывает шипящее ругательство, рывком убирая мою неудачно приземлившуюся руку со своего паха. О боже, ну почему рядом с ним я постоянно падаю лицом в грязь?
— Извини, — едва ли не пищу я, снова сгорая со стыда, и осторожно присаживаюсь бедрами на его колени, увеличивая между нами расстояние.
Мне нужен воздух. Срочно.
Но как только свежая порция кислорода поступает в мозг, я трушу.
В моей голове все представлялось более эффектно: вот я сажусь к нему на колени, а вот целую его и заставляю забрать свои проклятые слова обратно. Но по факту я чувствую себя… убого.
Тяжело сглотнув, я собираюсь с позором ретироваться на свое сиденье, но он опускает большую ладонь на мое бедро и удерживает меня на месте.
— Не разочаровывай меня, Ведьма. Покажи то, зачем ты сюда забралась.
16.1
Что-то темное сияет в его холодных глазах, пока я, сидя у него на коленях, едва справляюсь с собственным волнением и сердцем, что норовит разорвать грудную клетку и выскочить.
Илай такой большой, что на фоне его мускулистого тела и широких плеч, скрытых толстовкой, я кажусь крошечной даже самой себе. И он такой самоуверенный гад, который, откинувшись на спинку сиденья, смотрит на меня из-под козырька с ленивой ухмылкой на губах. Будто… будто его забавляет происходящее.
Вот только меня — ни капли.
Я серьезна как никогда.
Кажется, проходит целая вечность, прежде чем я начинаю хоть что-то делать. И то только потому, что Багиров подкидывает меня на своих коленях, как бы напоминая, зачем я вообще сюда забралась.
Я ерзаю на его бедрах, придвигаясь поближе, пока моя вздымающаяся грудь не касается его.
Это не первая наша близость, и я не должна настолько задыхаться волнением, но сейчас, при обстоятельствах, когда инициатор близости я сама, все чувствуется иначе.
Все.
Дыхание. Прикосновения. Мурашки. Импульсы. Даже тепло, разливающееся под кожей, — другое.
— Для своего дерзкого язычка ты очень труслива, Ведьма, — его голос тихий, но такой жесткий, что я должна принять это за предупреждение.