Я выдыхаю сквозь стиснутые зубы и задираю ее голову к своему плечу, прижимаясь с шепотом к ее уху:
— Ты посмотри, что ты со мной делаешь, Ведьма. — Я выхожу и снова толкаюсь в нее, как в каком-то бреду, прежде чем ощущаю, как ее зубы впиваются в мою ладонь до разрыва кожи.
Вспышка боли немного отрезвляет, и я выхожу из Алисы, вынуждая ее вздрогнуть и сильнее прижаться к дереву.
Встряхнув головой, отшатываюсь назад. Перед глазами пелена, и мне приходится несколько раз моргнуть, чтобы зрение вернулось ко мне.
Но когда я вижу дрожащую Алису, которая прижимается к дереву, впиваясь разодранными пальцами в грубую кору, меня прошибает тяжелой волной. Я обвожу взглядом ее порванные колготки, испачканные чем-то… я не могу разобрать чем. Я загораживаю свет фонаря.
Тяжело сглотнув, провожу кулаком по скользкому члену, а потом опускаю взгляд и замираю, замечая на ладони и пальцах темные мазки. С запозданием понимаю, что это кровь.
— Блядь… — выдыхаю сдавленно и сжимаю чистой рукой волосы на затылке. — Твою мать… Алиса…
Меня прошибает пот, и я порываюсь в ее сторону, но меня останавливает шепот, который сейчас громче крика:
— Не смей. Подходить. Ко мне.
25.1
В ушах все звенит, и я не могу отойти от того, как быстро, сильно и грубо он входил в меня. Каждый его толчок был равносилен удару ножом. Наверное, поэтому тело ниже пояса болит так, что собственные ноги кажутся тяжелыми и ватными. Его не смутили ни мои всхлипы, ни тихие слезы, ни преграда, которую он так беспощадно разорвал и даже ничего не почувствовал.
Но я почувствовала.
Я чувствовала, как теряю девственность, а вместе с ней и свою гордость. А сейчас чувствую себя потрепанной и униженной. В совершенно чужом месте. С человеком, рядом с которым мне теперь даже дышать тошно.
— Алиса, — сиплый голос Илая выводит меня из оцепенения. Он звучит так виновато, что к горлу подкатывает тошнота. Я не хочу его жалости. Мне больше не нужна его доброта. Не после того, что он сделал.
— Черт. Прости… — Я снова слышу его приближающиеся шаги, и в груди все немеет.
От одной только мысли, что он снова прикоснется ко мне, я съеживаюсь от ужаса. Я даже не могу контролировать свой голос, который напоминает крик раненого зверя:
— Не подходи ко мне!
Я не вижу его. Но чувствую тепло его большого тела. Слышу рядом его тяжелое дыхание, от которого волосы на затылке шевелятся. И все же он не прикасается ко мне.
Спустя минуту молчания Илай нарушает тишину своим тяжелым голосом:
— Я отвезу тебя домой.
Горький смешок застревает в горле вместе со слезами. Слишком поздно исправлять свою уродливую сторону. Ущерб, который он нанес мне, исправить не в силах никто.
— Я хочу, чтобы ты ушел, — шепчу я, мечтая больше никогда не видеть его лица.
Перед глазами до сих пор мелькают звездочки. Боль сочится из каждой поры, пока тело, прижатое к широкому стволу дерева, в которое я намертво вцепилась пальцами, дрожит от охватившего его огня.
Ощущение, что меня разрывают на части, никуда не исчезло, даже когда он вышел из меня. Наоборот. Боль усилилась до невозможного. И эта боль повсюду. Внутри меня. На коже. Под ногтями. В сердце.
Я стою неподвижно и напряженно. Как сжатый колючий кусок проволоки. Моя нижняя губа дрожит, и я зажимаю ее между зубов, чтобы изо рта не вырвалось ни звука. Единственное, что удерживает меня в сознании, — слезы, бегущие по щекам.
— Прости меня, Алис…
Я чувствую, как прядь моих волос оказывается между его пальцев, и, не раздумывая, разворачиваюсь и бью его по руке. С запозданием всхлипываю от боли и, схватившись за шероховатый ствол дерева, шиплю сквозь зубы.
— Не прикасайся!
— Алиса… — его голос ласкает мое имя как молитву, а лицо Илая искажено мучительной гримасой, но это лишь выводит меня из себя еще больше.
— Просто уходи! Оставь меня! Ясно?!
— Я не причиню тебе боли… — он запинается. — Больше нет. Просто позволь мне отвезти тебя…
— Нет! — чеканю, оскалив зубы. — Никогда. Никогда я больше тебе не позволю даже стоять рядом со мной.
Я нахожу в себе силы оттолкнуться от дерева и мне удается устоять на ногах, не взирая на боль. На Илая больше не смотрю. Сейчас он мне противен. И я сомневаюсь, что это когда-то изменится. Он молчит, но продолжает стоять и прожигать меня взглядом, понимая, что слова здесь излишни.
Я прерывисто вздыхаю и, вытерев с щек слезы, опускаю взгляд ниже. На порванные испачканные колготки. Во рту собирается вкус горечи, и я медленно снимаю свои кеды, чтобы следом осторожно стянуть капрон, а затем на босую ногу снова обуваюсь, чувствуя, как из меня вытекает теплая капля. Но я скрываю неприятное ощущение, вернув на место трусики.