— Книга пророка Исайи? — предположила Эдди.
Джек покачал головой.
— Даниила.
«В оригинальном еврейском написании каждая новая строка трех частей его «Плача» начинается с новой буквы, начиная с первой "алеф"».
— «Плач Иеремии».
— Ты хорошо знаешь Библию, — заметила Эдди. — Ты что, священник?
Джек невольно рассмеялся.
— Нет.
— Какой-нибудь профессор?
Джек прикрыл рот салфеткой.
— Я посудомойщик.
— В таком случае кем ты был вчера?
«Заключенным», — подумал Джек, но опустил глаза и сказал:
— Просто человеком, который не любил делать то, что приходилось делать.
Она улыбнулась, удовлетворенная ответом.
— Мне повезло.
Эдди взяла швабру, которую он принес из кухни, и начала тереть линолеум.
— Я вымою.
— Ешь давай, — возразила Эдди. — Я сама.
Такие мелкие проявления заботы могут сломать его. Он чувствовал, что крошечные трещинки уже начали появляться в его панцире, который он пообещал не снимать, чтобы больше никто не смог подобраться достаточно близко и ранить его. Но вот появилась Эдди, которая верит ему на слово и делает за него работу, — хотя, по словам Делайлы, судьба была к ней не слишком-то благосклонна.
Ему хотелось хоть как-то ее поддержать, сказать, что он все понимает, но после года молчания слова не так просто слетали с его губ. Поэтому он очень медленно взял горсть картофеля фри и положил на нетронутую тарелку Хло. Через секунду он положил туда и свой соленый огурец. Когда Джек закончил, то заметил, что Эдди наблюдает за ним, опершись на швабру. Она была готова ринуться в бой.
Эдди подумала, что он смеется над ней. Это читалось в глубине ее глаз, опухших и покорных. Пальцы сжимали деревянную ручку швабры.
— Я… брал у нее в обед, — произнес Джек.
— У кого?
Едва слышный шепот.
Джек не стал отводить взгляд.
— У Хло.
Эдди ничего не ответила, только крепче сжала швабру и начала елозить ею по полу. Она мыла линолеум, пока он не заблестел, пока лампы на потолке не отразились в ведре с остатками средства для мытья, пока у Джека не заболели глаза смотреть, как она яростно и одновременно равнодушно моет пол, — она так сильно напомнила Джеку его самого.
К тому времени, как Эдди закрыла и заперла за собой дверь, на улице повалил снег. Огромные снежинки, сцепившись в полете, напоминали ловких парашютистов. Эдди мысленно застонала. Это означало, что завтра придется подняться пораньше и чистить тротуар.
Джек стоял чуть в стороне, отогнув отвороты спортивной куртки, чтобы прикрыть шею от холода. Эдди была абсолютно уверена, что не стоит ворошить чужое прошлое, — она сама являлась образчиком «могилы», умеющей хранить тайны. Она понятия не имела, что за человек появился в Нью-Хэмпшире зимой без пальто; она никогда не встречала человека, который был бы настолько умен, что знал все ответы на вопросы викторины, но согласился на черную работу за гроши. Если Джек предпочитает не высовываться — на то его воля.
И она не станет размышлять о его нетривиальной реакции на Хло.
— Что ж, до завтра, — попрощалась она.
Казалось, Джек не услышал. Он стоял к ней спиной, вытянув перед собой руки, и Эдди с изумлением поняла, что он ловит снежинки.
Когда последний раз она думала о снеге не как о докучливой помехе?
Она открыла дверцу машины, завела мотор и аккуратно выехала с парковки. Позже она не могла вспомнить, что заставило ее посмотреть в зеркало заднего вида. Если бы не свет фонаря, стоящего перед закусочной, она бы, наверное, не заметила, что Джек сидит на бордюре, втянув голову в плечи.
Чертыхнувшись, Эдди резко повернула влево, объехала парк и вернулась к закусочной.
— Тебя подвезти?
— Нет, спасибо.
Эдди вцепилась в рулевое колесо.
— Тебе негде переночевать, да? — Он не успел возразить, как она вышла из машины. — Я случайно знаю свободную комнату. Плохая новость заключается в том, что там есть еще один жилец, чей нрав нельзя назвать веселым. Хорошая — в том, что если среди ночи проголодаешься, то можно поживиться в кухне. — Во время своей речи Эдди снова отперла закусочную и переступила через порог. Она заметила, что Джек, весь в снегу, в нерешительности застыл за ее спиной. — Послушай, моему отцу нужна компания. На самом деле это ты делаешь мне одолжение.
Джек даже не шелохнулся.
— Почему?
— Почему? Потому что когда он слишком долго остается в одиночестве, то… огорчается.
— Нет, почему ты делаешь это для меня?