Перед его глазами плыл туман: какие-то лица, присяжные заседатели, объективы камер…
— Подсудимый освобождается из-под стражи! — перекрывая суету, прогремел голос судьи, и эти слова — единственное, что врезалось Джеку в сознание, покрывая и шум, и радость, и удивление. «Освобождается!» Он может идти домой. Может кричать о своей невиновности прямо посреди городского парка. Может ухватить нить своей жизни и посмотреть, как она будет плестись дальше.
На лице Джека играла улыбка. Он обернулся… и оказался лицом к лицу с жителями Сейлем-Фоллз, у которых появилось еще больше причин его ненавидеть.
Амос Дункан готов порвать прокурора на куски.
— Вы уверяли, что он сядет на долгие годы! — прорычал он. — А теперь мне придется смотреть, как этот негодяй разгуливает по улицам города, где живу я и моя дочь?
Мэтт чувствовал себя отвратительно и без упреков Дункана. Когда проигрываешь дело, чувствуешь досаду. А когда проигрываешь на сто процентов выигрышное дело — полное опустошение.
— Что я могу сказать… — покорно произнес Мэтт. — Амос, Джиллиан, мне очень жаль.
Он принялся собирать документы и записи, запихивая их как попало в портфель.
— Пусть это останется на вашей совести, Гулиган! — бросил Дункан. — Надеюсь, вы не сможете спать по ночам, зная, что он разгуливает на свободе.
В отличие от беснующегося отца Джиллиан говорила спокойно и твердо:
— Вы же уверяли, что победа у нас в кармане.
Мэтт взглянул на девочку, на Амоса Дункана. Потом вспомнил заключительную речь Макфи, наличие атропина в крови Джиллиан, показания Кэтрин Марш, которая под присягой призналась, что боялась отцовского гнева.
— Ни в чем нельзя быть уверенным, — пробормотал он и пошел по проходу, направляясь домой.
Из бутылки шампанского вылетела пробка и попала прямо в навес над крыльцом дома Джордана. Пена потекла по бутылке, заливая туфли Селены и деревянные половицы под ногами.
— За торжество справедливости! — провозгласила она, разливая шампанское в одноразовые стаканчики.
— Пусть Фемида будет слепа, когда нужно! — поднял «бокал» Джордан.
Томас улыбнулся, поднимая свой.
— И глуха, и нема — когда возникнет необходимость.
Они выпили. Голова кружилась от радости победы.
— Я знал, что захочу вернуться к работе адвоката, — признался Джордан. За его спиной Томас с Селеной закатили глаза. — Конечно, без вас я ничего не смог бы добиться.
— Раз уж у тебя прилив необычайной щедрости, объясни Челси, что я не полное ничтожество.
— Проще простого, — заявила Селена. — Просто скажи, что характером ты пошел в маму.
— Томас, — Джордан обхватил сына за плечи, — мы пригласим Челси на ужин, и я ее очарую. — Он подавил смешок. — Только без грязных намеков!
Селена налила себе еще шампанского.
— Она могла бы принести выпивку с собой… или что-нибудь, что можно добавить в нашу.
— Очень смешно! — обиделся Томас.
Джордан улыбнулся.
— Может быть, я сам добуду атропин, добавлю его тебе в чай и скажу, что теперь мы связаны.
— Для этого не обязательно опаивать меня наркотиками, — с легкомысленным видом ответила Селена.
Напряженное молчание.
— Ты… — начал Джордан, пристально глядя на нее.
Селена начала медленно растягивать губы в улыбке, а потом улыбнулась во весь рот.
— Да, согласна.
Когда они обнялись, Томас незаметно проскользнул в дом. Он направился в спальню отца, сел на кровать и расстегнул молнии на наволочках. Пошарил внутри и нашел то, что искал — маленькие амулеты, которые несколько недель назад дала ему Челси. Красные мешочки, наполненные сладко пахнущими травами, и монетку, обвязанную голубой лентой с семью узелками. «Ты не можешь заставить одного человека полюбить другого, — предупредила его Челси, когда он попросил ее сделать любовный приворот. — Единственное, на что способен амулет, — это открыть человеку глаза». Томас пожал плечами: «Похоже, именно это им и нужно».
Пока отец на улице обнимался с Селеной, Томас положил амулеты назад в их подушки. Потом произнес тост за себя и допил остатки шампанского.
Чарли постучал в комнату дочери.
— Привет, — сказал он, заглядывая к ней. — Можно войти?
— С каких пор ты стал об этом спрашивать? — огрызнулась Мэг, даже не взглянув на него.
Эта озлобленная девочка, свернувшаяся калачиком на кровати, не имела ничего общего с той малышкой, которая когда-то следовала за ним повсюду, прицепив на платье значок из жестяной фольги, чтобы быть похожей на отца. Между ними повисло предательство — чудовище невероятных размеров.