Джек кивнул и взял бутылку. Но на самом деле он хотел коснуться ее руки, почувствовать кончики ее пальцев, посмотреть, такие ли они ужасные на ощупь, как она дала понять, или просто теплые, какими и кажутся.
Вздрогнув, Рой проснулся, сел и обхватил руками голову. Боже, как раскалывается голова! Комната плыла перед глазами, но это ничто по сравнению со звуком, от которого чуть не лопается череп. Он нахмурился и поднялся с кровати. Будь проклята Делайла Пиггетт! Эта повариха считает, что может греметь кастрюлями и сковородками, когда над ней люди пытаются поспать.
— Делайла! — заорал он, с шумом спускаясь по лестнице, ведущей в кухню.
Но Делайлы в кухне не было. Вместо нее там оказался высокий блондин, который выглядел чересчур лощеным, чтобы, стоя у большой раковины, мыть и чистить кухонную утварь. Он вымыл очередную чугунную кастрюлю и поставил ее — с оглушительным грохотом — на самодельную сушку.
— Делайла пошла в ванную, — бросил через плечо незнакомец. — Вернется через секунду.
На гриле Делайла оставила жариться несколько гамбургеров. Рой никогда так не поступал, когда в свое время стоял за плитой. «Осторожно с огнем!»
— Кто, черт побери, ты такой? — проворчал он.
— Джек Сент-Брайд. Меня наняли мыть посуду.
— Да не ори ты так! Вон стоит посудомоечная машина.
Джек криво улыбнулся.
— Спасибо, я знаю. Она сломалась.
Он в растерянности топтался перед стариком, не зная, кто он такой и почему спустился по задней лестнице. В конце концов Джек взял очередную грязную кастрюлю и опустил ее в мыльную воду. Только он начал отскребать жир, как от гриля повалил дым. Он взглянул на свои руки, на кастрюлю, потом на старика.
— Гамбургеры горят. Не могли бы вы их перевернуть? — попросил он.
Рой стоял в полуметре от плиты, до лопатки — рукой подать. Но он не двинулся с места.
— Сам переворачивай.
Чертыхнувшись под нос, Джек выключил воду, вытер руки и, оттолкнув Роя, перевернул гамбургеры.
— Неужели так трудно помочь?
— Я не повар, — огрызнулся старик.
— Это всего лишь гамбургер! Я же не просил вас приготовить говяжье филе, запеченное в тесте!
— Между прочим, я отлично могу приготовить говядину в тесте, если захочу!
Вращающиеся двери, ведущие в зал, распахнулись, и в кухню вошла Эдди.
— Что здесь происходит? Ваши крики слышны даже на улице… Папа? Что ты делаешь в кухне? Где Делайла?
— В ванной.
Джек отвернулся к раковине. Он всего лишь нанятый работник. Пусть старик сам объясняет, что произошло.
Но Эдди об этом даже не спросила. Похоже, сам факт, что отец зашел в кухню, несказанно ее обрадовал.
— Как ты себя чувствуешь?
— Как человек, которому не дают отдохнуть, потому что кое-кто внизу тарахтит посудой.
Эдди погладила его по руке.
— Мне следовало предупредить Джека, что ты дремлешь наверху.
Дремлет? Скорее уж спит беспробудным сном!
— Джек, если у тебя появится минутка… В зале есть столики, с которых нужно убрать.
Джек кивнул и взял пластмассовое ведро, куда складывали грязную посуду. Когда он вошел в зал, сердце его учащенно забилось. Интересно, сколько еще должно пройти времени, чтобы он перестал ощущать на себе любопытные взгляды? Но в закусочной никого не было.
Облегченно вздохнув, Джек убрал со стола, потом направился к стойке бара. Он опустил чашку с кофе в ведро и протянул руку за полной тарелкой — еда остыла, к ней никто даже не притронулся. Картофель фри и чизбургер с дополнительной порцией огурчиков. Кто-то заплатил за еду, но не попробовал и кусочка.
Джек умирал с голоду. Завтрак в тюрьме он пропустил, потому что готовился к освобождению. Он огляделся. «Никто не узнает».
Он схватил горсть картошки и запихнул ее в рот.
— Не смей!
Он замер. За его спиной стояла Эдди. Лицо ее было белым от гнева.
— Не смей трогать ее еду!
Джек непонимающе смотрел на хозяйку.
— Чью еду?
Она молча развернулась, оставив его мучиться неизвестностью.
В пятнадцать лет Томас Макфи знал, что расцветет позже. По крайней мере, он чертовски на это надеялся, потому что когда ты недомерок с цыплячьими ручками — период полового созревания приятным не назовешь.
Да и учеба в девятом классе не сулила ничего хорошего. После экзамена по истории средних веков в прошлом семестре Томас решил, что старшие классы — современное воплощение тяжелых испытаний. Выживают сильнейшие, которые потом поступают в Дартмут или колледж Колби-Сойер, чтобы играть в лакросс. Остальные остаются на обочине — им суждено всю жизнь провести в качестве зрителей.