Жестокие игры.
Виктор Борисович с детства мечтал о путешествиях в дальние страны. В лётчики не пошёл сам, опасаясь слабости зрения, из мореходного училища выгнали за пристрастие к морской болезни. Устроился на железную дорогу, всё-таки ближе к мечте. Но выездов в другие города не было, всё начиналось и заканчивалось в железнодорожном депо. Жизнь проходила - мечта не сбывалась. По субботам стал напиваться. Однажды в дождливый день весны неаккуратно переходил линию железной дороги в неустановленном месте, и упал, прямо перед проходящим составом поезда. Всё свершилось так быстро, что испугаться не успел. Был похож на решительного самоубийцу, так хладнокровно происходила непоправимость поступка. Но внимательный прохожий мог различить подробности и догадаться, что происходящее лишь случайное происшествие, а сам несчастный ничего такого делать не собирался. К счастью для несчастного проходящий состав оказался проходящим мимо, по соседнему соответствию. Виктор Борисович остался жив, а на следующий день его назначили в разъездную бригаду. Видимо судьбе надоело видеть унылое лицо неплохого человека, и она решила хоть как-то осуществить стремление к перемене мест. Поездки длились по несколько дней. Виктор Борисович сделался почти счастлив. Почти, из-за того, что выходных получалось больше. Неожиданно наступило полное счастье. Слесарь из смежной бригады, делая дома ремонт, сломал руку, и Виктор на долгое время стал бессменным путешественником, наподобие лошади Пржевальского. Все были довольны: жена получала увеличенную зарплату мужа и не видела его неделями, муж делал значительные заначки и не встречался с супругой многие дни. Пополнел, лысина покрылась румянцем, жена напротив похудела и оказалась красивая-прекрасивая, так что начальник Виктора это заметил и сделался добрый-предобрый. Очень вскоре Виктор Борисович сам стал начальником, хоть и не большим. Появился подчинённый,- хулиганистый выпускник ПТУ Гаврила. В его обязанности входило носить видавшую виды папку с нарядами и бегать за минералкой. Счастье не может быть долгим, даже такое незамысловатое, или же судьба, подтверждая свою полосатую суть, решила проверить, заслуживает ли человек то, чего он заслуживает. Гаврила оказался замечательно ленив. Даже поначалу с неохотой выполнял нетрудные поручения, а попривыкнув, перестал подчиняться нестрогому шефу вовсе, делая лишь то, что совпадало с его собственными желаниями. Дни напролёт читал фантастику и спал с открытыми глазами. Зрачки его в это время блуждали в космосе, и Виктор аккуратно накрывал Гаврилу с головой, пугаясь выражения спящего лица. Стремительно прекратилось лето, незаметно прошла осень, наступила холодная зима. Виктор Борисович сильно зябнул, от этого старался одеваться потеплее. В морозные погоды становился похож на пингвина, так много на нём было. Сущим наказанием, при его комплекции и отсутствии коммунальных удобств, было хождение по надобности. Рабочий комбинезон с его лямками и застёжками оказался слабо приспособлен для подобных причин, и Виктор Борисович иногда пренебрегал необходимостью, наверняка причиняя организму непоправимый вред. Сейчас даже в автобусах есть всё нелишнее, но тогда к этому относились значительно спокойнее. Конечно, поначалу всё присутствовало, но очень вскоре ломалось-портилось и, в конце концов, переделывалось в подсобную комнату для хранения лопат-молотков. Рабочие к этому относились равнодушно,- нетронутой природы вокруг предостаточно, и лишний перерыв среди рабочих будней не казался обременительным. Один лишь Виктор Борисович сильно психовал. Однажды, на исходе морозного дня, решил выйти на большую прогулку. Накануне был неосторожен с едой, поэтому желание общаться с природой нарастало стремительней, чем хотелось, и достигло апогея не совсем вовремя. Поезд ещё двигался, а Виктор Борисович уже спрыгнул на землю. Его недальнозоркие глаза в наступающих сумерках видели приблизительно, слабым вечерним зрением. Несмотря на возраст (или благодаря ему), он сделался (или был) болезненно стеснителен, и каждый необходимый раз убегал так далеко, как позволяло время стоянки. Зимой дистанция уменьшалась по причине непроходимости снега и холодного воздуха. В этот раз всё совпало, и зима, и мороз, и снег. Виктор Борисович не мог уйти дальше, да и времени оставалось немного. По случайности обстоятельств Гаврила не спал. Заметив стремительный порыв шефа, взял совковую лопату и осторожно двинулся следом... Одеваясь, Виктор Борисович обратил внимание на то, что возле него ничего нет. Очень не хотелось, но страх пересилил. Разделся и, замерзая, осмотрел неуклюжие одежды. Ничего не нашёл. Вернувшись в вагончик, оставался в смятении, долго не мог согреться. Происшедшее недоразумение тревожило, но от привычного перестука колёс задремал. - Борисыч, чем это у нас пахнет? Борисович встрепенулся, сон сразу прошёл, настало прежнее беспокойство. Не зная, что ответить, замер. - Чем? - Гаврила долго шевелил носом. Нос был велик, это могло показаться смешным, но никто не смеялся. Борисович пошевелил своим, сравнительно небольшим. И это могло рассмешить, но опять никто ничего. Из-за насморка не получалось сомневаться наверное, шутка это или что-нибудь другое. - Пойду путя посмотрю, - оборвал Борисович затянувшуюся паузу, взял фонарь и вышел. Дополнительный обыск ничего не обнаружил. Вернувшись, напряжённо прислушивался. Гаврила шуршал книгой и сопел. По вагончику летала сумасшедшая, дикая от одиночества муха. Вот она стукнулась в лампочку и упала, пытаясь заново уснуть до весны. Стало казаться, что всё это сон, и сон действительно наступил. Пустая комната с большим зеркалом вместо стены, в котором увидел себя, глядящего вверх. По всем признакам это был он сам, только изображение то опаздывало, то забегало вперёд, а иногда выкидывало фокусы. Он поднимает правую руку, а оно левой показывает кукиш, он ходит по комнате, а оно, изображение, сидит на полу и строит рожи. От этого разнобоя Борисович осерчал, опрокинул зеркало, и ушёл в соседнюю комнату, которая из-за размеров могла быть названа залой. Там финальная часть застолья. Расположившиеся за столом спят. Поздоровался, некоторые шевельнулись. На стене большая картина,- строение человека изнутри. Подошёл ближе, долго смотрел, и стало казаться, что рисунок показывает его собственные внутренности. Когда разглядел непрочное, бьющееся о грудную клетку сердце,- стало не по себе. Но вот картина превращается во что-то живое и надвигается, становясь ближе и ближе, необъяснимая, страшная. Борисович вжимает голову в плечи, закрывает глаза. Пока всё это происходило-снилось, Гаврила успел сбегать на станцию. Хихикал по служебному телефону, пока не выгнали отдыхающие по графику. Обратной дорогой не переставал смеяться, так что ударился о притаившийся на путях вагон. Прямо на глазах выросла шишка. Вскоре электровоз покатил на следующую, неблизкую станцию. Гаврила привычно лежал-читал, Виктор Борисович смотрел в окно. - Гаврюша, а чем это у нас приблизительно пахнет? Гаврила потрогал шишку, перевернул страницу. - Бредишь, старик,- ответил он грубо, но старик не обиделся, а казалось, обрадовался. Одинаковая картинка за окном показывала хорошую погоду, едущие задремали. В жарко натопленном вагончике бригада дорожных строителей. Сидят вокруг невысокого столика, играют в карты, пьют из трёхлитровой банки. Из-за тесноты вошедшие сразу оказались среди людей. Виктор Борисович не употреблял второй месяц, поэтому не обрадовался такому количеству нетрезвых лиц, хотел отвернуться, но не нашёл куда. - Я вам гарантирую, она добавляет куриный помёт,- говорил большой-рыжий. - А я не боюсь,- отвечал маленький-лысый, протягивая пустой стакан, который тотчас наполняется почти до краёв. Вновь прибывшие поздоровались и остались стоять. Скамейка была занята, на ней развалился-спал мужчина в надвинутой на глаза спортивной шапочке. По-видимому, он не боялся больше остальных, и его бесстрашие давно переросло в безразличие. Маленький-лысый выпил, зажмурился; большой-рыжий тем временем заглянул в его карты; лежащий засмеялся во сне; Гаврила вздохнул. Лишь Борисович ничего не сделал, от этого ему стало неловко. Лежащий, думая, что он на кровати, повернулся, съехал на пол, ненадолго очнулся, в лице появилось желание понять: - А чем это у нас... - закончить не смог, взгляд остановился, глаза закрылись. Виктор Борисович присел на освободившуюся скамейку, Гаврила отвернулся, большой-рыжий осторожно пнул лежащего. - Может Вован? Тот ещё грубиян. Маленький-лысый приподнялся, вернее лишь обозначил намерение, энергичным движением привлёк воздух. - Невиновен. Лежащий, радуясь своему оправданию, опять засмеялся. - Некоторым везёт. Я как наберусь, такие гадости снятся,- большой-рыжий налил-выпил. Виктор Борисович замер. - Откройте окно, или у меня сделается обморок, пищал маленький-лысый,- не могу я дышать такими приправами. Борисович окаменел, стал похож на древнего сфинкса, Гавриле даже захотелось отколоть кусочек лица, чтобы сходство стало разительнее, но в дверь втиснулся начальник станции. Он был такой огромный, что рядом с ним становилось не по себе. Даже большой-рыжий превращался в небольшого-рыжего, а маленький-лысый вообще стан