— Если тебе нужны эти фотографии, тебе придется сделать это мне, — рычит она, но это так же слабо, как рычание котенка. — Потому что я не буду тебе позировать.
Мой телефон снова спрятан в карман. Я люблю вызов.
— Если ты настаиваешь.
Ее глаза расширяются, и она разворачивается, чтобы выбежать из комнаты, без сомнения, думая, что сможет спрятаться в ванной. В своем нынешнем состоянии она слишком медлительна, и я легко ее ловлю, обхватив рукой затылок, чтобы остановить. Я прижимаю ее к груди.
— Это будет намного веселее, мышонок, — шепчу я ей на ухо, мой язык высовывается, чтобы лизнуть, прежде чем прикусить ее мочку уха.
— Нет! — крики Вани бесполезны и остаются без внимания. Я чувствую запах ее страха и наслаждаюсь ее запахом.
— Мы могли бы сделать это проще.
Она вырывается из моей хватки, пытаясь высвободиться, пока я тащу ее к ближайшему столбику кровати. Просунувшись между матрасом и каркасом кровати, я выхватываю пару кожаных наручников, которые держу там, что нелегко, когда в моих руках извивающаяся женщина.
Я прижал ее тело к столбу, игнорируя ее стоны от боли, когда дерево впилось ей в грудь и живот. Она хотела трудного пути, и я дам ей это.
Как только ее запястья надежно закреплены наручниками, я поднимаю ее руки вверх и закрепляю ее руки на одном из крючков на стойке. Теперь она вытянулась передо мной, ее тело было полностью выставлено напоказ.
— Остановись! — она плачет, слезы смачивают ее щеки. — Пожалуйста остановись.
— Мы могли бы сделать это по-хорошему, Ваня, — напоминаю я ей. — Но ты не хотела.
Я достаю телефон и делаю несколько фотографий. Клиентам аукционного дома понравится ее покрасневшая задница.
— Ублюдок, — шипит она. — Ты монстр. Я тебя ненавижу.
Не обращая внимания на ее насмешки, я поворачиваю ее тело к себе, цепочки наручников скручиваются при этом движении. Моя камера делает одну фотографию за другой, пока она прячется от меня. Хорошо. Мужчинам на рынке Аид нравится, когда на фотографиях изображены страх и слезы. Им это тяжело. Черт, мне неприятно видеть ее такой, и я далеко не так развратен, как мужчины, которым планирую ее продать.
Слезы цепляются за ее длинные ресницы, а страх в ее глазах заставляет мое тело наполняться темным, извращенным удовольствием. Милая маленькая Ваня не знает львиного логова, в который она зашла, и я более чем рад показать ей это. Я не позволю своему члену отвлекать меня. Не снова.
— Интересно, сколько я получу за твою девственную киску? — ухмыляюсь я, кладу телефон обратно в карман и освобождаю ее от наручников. Я дважды проверяю ее живот, чтобы убедиться, что ни один из швов не разошелся. Они в порядке.
Ее челюсть сжимается, но она не отвечает. После минуты молчания я решаю добавить еще больше оскорблений. Просто ради черта.
— Но в таком состоянии за тебя никто платить не будет, — отмахиваюсь я от нее. — Иди прими чертов душ. От тебя пахнет смертью и мочой.
Красный цвет растекается по ее телу, ее грудь приобретает ярко-розовый цвет, что делает ее совершенно восхитительной. Я хочу увидеть, как она окрасится в этот цвет, пока я довожу ее оргазм на своем языке, мое имя — как молитва, выкрикиваемая на ее сочных губах.
Уголок моего рта приподнимается в рычании от непрошеных мыслей, просачивающихся в мою голову. Я резко разворачиваюсь и выхожу из комнаты, хлопнув и заперев за собой дверь.
На этот раз, ожидая у двери, я слышу не крик разочарования.
Вместо этого это серия сдавленных рыданий. У меня кровь замирает, когда я слышу, как она несколько раз повторяет фразу по-гречески.
«Макари на меня эйче на петано», что в переводе «я бы хотела, чтобы он позволил мне умереть.»
Ее вкус все еще у меня на языке, когда я наблюдаю за ней, как извращенец, из своего офиса, а запись с системы безопасности распространяется по моему ноутбуку. Через несколько мгновений она поднимается с пола и, шатаясь, идет в ванную. Мне не нужен звук, чтобы знать, что она принимает душ. Видно, как пар просачивается между щелями двери.
Она находится там почти полчаса, а когда возвращается, все, во что она завернута, — это полотенце. Я стону при виде ее миниатюрного тела, завернутого в короткую ткань. Мне потребовалось все силы, чтобы не отреагировать на ее обнаженное тело, когда я ранее заставил ее уронить простыню.
У Вани тело создано для секса.
Я наблюдаю, как она осматривает комнату, несомненно, в поисках одежды, которой можно было бы прикрыться. Она ничего не найдет. Когда она ничего не находит, ее плечи опускаются, и она неохотно берет выброшенную ранее простынь и обертывает её вокруг своего гибкого тела. Она сидит на краю кровати, положив ноги на раму, прижимая к себе простыню, как будто это своего рода спасательный круг. Ее плечи начинают дрожать, грудь вздымается, и я не сомневаюсь, что она снова плачет.