42
В Флейвалле нет такси. На похороны нас отвез Гейтс – в своей бело-зеленой патрульной машине. Я сидел впереди, и испуганно наблюдал за тем, как он разгрызает золотыми зубами тыквенные семечки и сплевывает их в пластиковый стаканчик. Измученная, но спокойная и собранная мама сидела за решеткой на заднем сиденье. Нам обоим хотелось куда-нибудь уехать – с тех пор, как шеф Гейтс привез нас в Флейвалль, произошло много всего. Но ничего не изменилось.
Мы поехали по длинной дороге через усадьбу: сначала по железному мосту, а потом через тот лес, где я попал капкан. Листья с деревьев облетели; зимний лес стал прозрачным. Красные сараи, силосные ямы, замок Осборна с колоннами, рядом с которым стоял фонтан, угольный скелет прекрасного розового дворца Майи, лесной домик у водопада – эта вселенная находилась не далее, чем в четверти мили от дороги. Как же так получилось, что я чувствую себя таким потерянным?
Мне хотелось прогнать это чувство, поэтому я стал думать об Осборне. Это ведь его похороны, а не мои. Стал вспоминать, каким он был при жизни. Не просто припомнить, как он разговаривал голосом мультяшного петуха, или воображать, как я впервые увидел его, когда он выходил в пижаме и незашнурованных ботинках из своего «Бентли» с откидным верхом, чтобы попробовать кормовую кукурузу. Но чем больше я старался сосредоточиться на человеке, которому собирался сказать последнее «прости», тем больше понимал, что думаю, скорее, о том, как поздороваюсь с Майей в церкви, в которой будет проходить служба. Что мне делать – обнять ее или сначала поцеловать прямо в губы? Удастся ли нам остаться наедине? Будет ли все так, как это было в отеле «Плаза»? Перестанет ли мне казаться, что меня обманули, когда мы разденемся и ляжем в постель?
Я стал думать о том, что она, возможно, шепнет мне на ухо, но, к сожалению, потом мне пришло в голову менее приятная мысль. Место Осборна в моих мыслях занял Брюс. Он ведь тоже будет на похоронах. Как же мне с ним поздороваться? Я знал, что сегодня он ничего не скажет и не сделает, но обязательно даст мне знать, что это дело времени. Его не было рядом, но я словно чувствовал, как он толкает меня в спину. Прямо в липкую черную грязь.
Не успел я по-настоящему испугаться, как меня стали занимать другие вопросы. Не знаю, что у меня с головой, но почему-то мне не давали покоя Уолтер Пикл и его свиньи. Что же с ними будет? Ведь Осборн старался изо всех сил, чтобы спасти этих спутников первых поселенцев от вымирания. Почему теперь мне стало так грустно? Ведь раньше, когда у меня была такая возможность, мне и в голову не приходило пойти и посмотреть на них.
Потом мы выехали на асфальтированную государственную дорогу. До церкви надо было ехать еще целую милю, но дорога была уже запружена машинами людей, желающими оплакать прах Осборна. Я ожидал, что там будет полно длиннющих лимузинов и шикарных черных машин, в которых будут сидеть дети и внуки людей, которым он помог разбогатеть. И я был очень разочарован, когда по радио на приборной доске в автомобиле Гейтса чей-то голос проскрипел, что вице-президент еще в пути. Кроме того, вместо лимузинов я видел только забрызганные грязью «БМВ» и «Мерседесы» фальшивых феодалов штата. Меня поразило другое: парад фермеров и работников молочных ферм, грумов и садовников, которые сидели в грузовиках и микроавтобусах. Еще там был «Плимут» с дверьми разного цвета – раньше я видел его на парковке у Охотничьего клуба.
Гейтс включил маячок, и мы съехали на обочину. Когда это попыталась сделать другая машина, с наклейками автомобильных гонок, Гейтс взял в руки микрофон и сказал в громкоговоритель:
– Становись обратно в очередь, Двейн. – Джилли сидела так близко к нему, что ей, наверное, пришлось раздвинуть ноги, чтобы он мог управлять рычагом.
– Кто их всех пригласил?
– На похороны могут приезжать все, кто хочет. – Он снял шляпу и почесал недавно выбритую голову. – После они устраивают поминки в большом доме. Вход только по приглашениям. По списку миссис Лэнгли. – Судя по тому, каким тоном он это сказал, его тоже не пригласили.
– А он говорил нам, что собирается жить вечно. Помнишь, Финн? – Мама все никак не могла простить Осборна за то, что он умер.
– Наверное, ему было уже не интересно узнать, чем это все закончится.
– А может, он уже и так все знал. – Шеф выплюнул шелуху из окна.
Я сидел в патрульной машине в тени колокольни и наблюдал за тем, как пары и семьи спешат в церковь, чтобы занять удобные места.
Органная музыка, которая доносилась оттуда, служила подобающим сопровождением для этого момента. Я не знал, как зовут всех этих людей, с которыми мама играла в гольф в клубе и называла друзьями. Когда они нас видели, то отворачивались, и делали вид, что так потрясены случившимся, что не в силах разговаривать с кем бы то ни было. Те, которые целовали маму в щеку, и даже более того, теперь окидывали ее высокомерным взглядом. Доктор Леффлер просто рванул с места, когда увидел ее – лишь бы не смотреть ей в глаза. Парень из финансовой компании – помнится, я как-то видел из окна своей спальни, как она делает ему минет, – обошел могилу, чтобы не встречаться с нами. Все знали, что мы не просто уезжаем отсюда; мы перестали существовать. Все в Флейвалле были убеждены, что теперь, когда великий фараон умер, нас похоронят вместе с ним.
Мама, я, Гейтс и его жена сели на последнем ряду. Маркус в это время был в колледже. Мама взяла программку. Их раздавали у входа. Сразу после псалма «Прекрасны и славны дела твои» должен был выступать Брюс. Я подвинулся, чтобы Пикл мог сесть рядом. Он был одет в клетчатый пиджак, а на шее у него болтался широкий засаленный галстук, похожий на салфетку. В церкви было яблоку негде упасть, и она утопала в цветах – везде, где только было можно, стояли серебряные вазы. Пел хор, и все говорили о том, что службу сегодня проведет епископ. У выходов стояли сотрудники разведки. Вице-президент сидел в первом ряду. Выглядел он очень печальным. Тосковал ли он по Осборну? А может, вспоминал о том, как они веселились в больнице, когда лечили там свою простату? Или дело в том, что он потерял свою чековую книжку? Каждый раз, когда открывалась дверь, все оборачивались, чтобы посмотреть, не пришел ли кто-то из Лэнгли. Я с ужасом и нетерпением ждал появления Майи или Брюса, и поэтому далеко не сразу заметил, что вместо гроба у алтаря стоял огромный телевизор.
– Где же он? – тихо спросил я.
– Его вчера ночью кремировали. – Его жена так сжала ему руку, что мне стало понятно, что он этого не одобряет. Уолтер Пикл спрятал комок жевательного табака, который лежал у него за щекой, в пестрый платок, и громко сказал, видимо, забыв, что мы находимся в церкви.
– Сегодня утром я видел, как миссис Лэнгли высыпала пепел в пруд у лесного домика.
Первой из клана Осборна вошла в церковь его жена. Она остановилась в проходе, чтобы дать всем полюбоваться на ее черный костюм из кашемира, на который была наброшена накидка из стриженой норки. Теперь она была больше похожа на обыкновенную старушку, чем на Круэллу да Виль, какой я ее помнил. Потом она, словно поддразнивая толпу, повернулась ко всем спиной и бросилась к кому-то – к кому, я не видел. К Брюсу? Нет, ее появление на публике было бы менее грандиозным, если бы она не подхватила под руку Майю.
На ней была надета бархатная шляпа, больше напоминавшая тюрбан, и двойная нитка жемчуга, которая, как я видел на фотографиях, раньше украшала ее мать, и платье цвета ночного не ба. Волосы у нее были влажные. На чулке была стрелка, и этикетка, на которой было написано имя модного дизайнера, высовывалась из-за выреза на шее. Она побледнела и похудела с тех пор, как мы виделись с ней в гостинице «Плаза». Губы она небрежно намазала красной помадой. В общем, Майя была похожа на дорогую куклу, которую наряжали в спешке.