— Скажешь, что упала? — поддразнивает она.
Мое запястье пульсирует, постоянно напоминая о том, зачем мы здесь. Я смотрю на неповрежденную кожу, на которой нет ни единого следа, свидетельствующего о том, что, по моим словам, произошло.
— Никто не поверит правде. — Я стискиваю зубы, проглатывая тяжелую пилюлю честности. — Ксав — наследие кампуса. Его прадед был одним из первых выпускников Блэкморского университета, и с тех пор приезд сюда стал семейным наследием. — Библиотека Маккейд является свидетельством влияния семьи на кампус. — Все они присоединились к одному братству. Все они работали в одной юридической фирме. Все они известны своим профессионализмом и справедливостью. — Это удивительная концепция, учитывая, насколько грязно Малкольм играет в зале суда.
— Я могу сказать доктору, что Ксавьер сломал мне запястье пополам, и никто и глазом не моргнет. Поначалу они могут забеспокоиться, но когда узнают, кто он такой, это уже не будет иметь значения. — Фамилия Маккейд известна во всем штате. Они делали пожертвования государственным школам, собирали деньги для сирот и посещали гала-концерты Black Tie, где вступительный взнос стоил больше, чем ипотека человека.
Маккейды погубили людей гораздо более важных, чем я. Ксавьеру и пальцем не пришлось бы пошевелить, чтобы раздавить меня, как букашку. И кто бы его остановил?
— Может, мне стоит сбежать?
Кристин успокаивающе кладет руку мне на колено.
— Или, может, тебе стоит дать сдачи.
Глава 6
Ксавьер
Когда мне было семь лет, родители отвезли меня в парижский Диснейленд в качестве награды за отличные результаты на уроках французского языка тем летом. Я перешел из разряда начинающих в разряд продвинутых, и мой преподаватель сказал, что если я когда-нибудь заблужусь во Франции, то без проблем смогу ориентироваться в стране с моими новообретенными лингвистическими навыками.
Я любил Диснейленд. Мои родители гуляли по парку, держась за руки, пока я катался на всех аттракционах, на которые подходил по росту. Они сказали мне, что это самое счастливое место на Земле, и именно поэтому возвращение домой вызывает такое разочарование.

Дом моего детства остался таким же, каким я его оставил. Большой, красивый, похожий на мавзолей — застывшая во времени дань забытой любви моих родителей. Высокие потолки создают иллюзию соприкосновения с небом. Нетронутая мебель, тщательно расставленная дизайнером по интерьеру, которого нанял мой отец. Свадебные фотографии все еще висят на стенах как напоминание о том, что было когда-то. Старая гитара отца стоит в нетронутом углу гостиной.
Когда я вхожу в парадную дверь и объявляю о своем присутствии, меня встречает стерильная тишина. Моя мать находится в одном из трех мест: пьет у бассейна, пьет в постели или пьет в кабинете отца. Даже если бы она услышала, что я дома, она бы не прибежала.
На кухне пусто, но кто-то открыл шторы, чтобы впустить естественный свет. Что-то удушающее есть в изящных шкафах из темного дерева и приборах из нержавеющей стали. При всем свете, льющемся через окна, я хочу найти комфорт и тепло, но вместо этого здесь холодно и тягостно.
Судя по пустой бутылке вина, стоящей на стойке, моя мать начала пить сегодня рано. Сейчас только 2:14, но она, вероятно, начала в полдень.
Звук отдаленного смеха эхом разносится по пустому особняку и приводят меня на задний двор. Я вижу выставленную напоказ грудь моей матери, когда направляюсь к бассейну, где она отдыхает с двумя парнями моего возраста. Один стоит над ней с членом в руке. Он накачивает себя сильно и быстро, готовый обрушить свою сперму на ожидающую внизу пару сисек.
— Если ты не хочешь, чтобы я оторвал твой член и засунул его тебе в глотку, тебе следует найти свои штаны, — угрожаю я, подходя к ним.
Моя мать ничего не делает, чтобы прикрыться; она никогда не стыдилась своего тела. Но двое парней хватают полотенца и кричат мне, чтобы я убирался.
— Вы хотите, чтобы я убрался из собственного дома?
Вблизи двое парней кажутся меньше, чем я ожидал. Издалека они казались под стать моему росту и телосложению, но теперь я могу сказать, что им не хватает нескольких дюймов и, по крайней мере, половины мышечной массы.
— Мама, скажи своим маленьким игрушкам, чтобы они убирались отсюда.
Виктория тяжело вздыхает, а затем щелкает пальцами в их сторону.
— Приходи позже, Алекс. Ты тоже, Люк.
Я смотрю, как они бегут к домику у бассейна, оглядываясь и хмурясь. Они что-то бормочут друг другу, но я не слышу, о чем они говорят.
— Не понимаю, зачем ты развлекаешь такое отребье. — Я сажусь рядом с мамой и наслаждаюсь летним солнцем. Август в городе прекрасен. Правда присутствуют удушающая жара и чрезмерная влажность, но все равно красиво.
— Как прошел твой первый день в школе, детка? — Она откидывается на спинку шезлонга у бассейна и закрывает глаза.
— Это неделя учебной программы, — отвечаю я, пожимая плечами. — Я не буду читать это дерьмо.
Виктория усмехается, а потом небрежно спрашивает:
— А как Кей? — Несмотря на всю ее депрессию, алкоголизм и общую невнимательность с тех пор, как Малкольм бросил ее, она все еще обладает уникальным пониманием моего характера.
— Я вывихнул ей запястье. Кристин отвезла ее в медицинский центр. — Я всегда честен со своей матерью; а она всегда была честна со мной. Наше родство было искажено ее растущей ненавистью к себе, но наши отношения изменились с тех пор, как ушел мой отец. Мы — партнеры, равные во всем, что делаем.
Мама снова вздыхает, и краем глаза я вижу, как она качает головой.
— Хорошо. В следующий раз сломай его, — настаивает она с улыбкой.
Виктория знает о моей одержимости Кей. Она думает, что это вызвано моей ненавистью к шлюхе, на которой он женился, и я думаю, в некотором смысле, она права. Но мое влечение к Кей настолько первобытное, что иногда я не могу разобраться в своих чувствах к ней. Это противостояние? Любовь ли это? Извращенная похоть, которую можно удовлетворить одним трахом?
— Я не планирую ломать ей запястье, мама, — раздраженно вздыхаю я. — Она расскажет Кэрри, и тогда вмешается отец. — Последнее, чего я хочу, это чтобы Малкольм усадил меня и сказал, что я не могу быть грубым со своей сводной сестрой, потому что это ранит чувства моей мачехи. Бу-бу-бу.
— Скажи своему отцу, что его супружеские алименты снова запаздывают. — Виктория меняет тему. — Если он собирается якшаться с этой дрянной сукой всю оставшуюся жизнь, то я останусь незамужней, пока не выжму из него все деньги.
Я фыркаю.
— Тогда тебе лучше сказать Адаму и Стиву, что ты заинтересована только в том, чтобы быть сладкой мамочкой. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из этих двух придурков называл себя моим отцом.
— Их зовут Алекс и Люк, — поправляет она. — И они знают итог. Я ищу развлечений, милый, а не "Долго и счастливо".
Мой отец перенял это у нее. У нее была сказочная свадьба с прекрасным принцем. А теперь она позволяет мальчикам из бассейна кончать ей на сиськи, пока она пригубливает вторую бутылку вина.
— Ты когда-нибудь скучаешь по нему?
В редкий момент серьезности моя мама трезвеет и выпрямляется на шезлонге. Она смотрит на меня внимательным, изучающим взглядом, и в ее глазах, подсвеченных послеполуденными лучами, скапливается боль.
— Я скучаю по нему каждый день, Ксав. Но я похороню этого ублюдка заживо, если он приползет ко мне. Раньше я была слабой; позволяла ему вытирать об меня ноги. Поклонялась ему. Делала все, о чем он меня просил. — У нее сводит челюсти, когда она стискивает зубы, чтобы заглушить эмоциональную боль. — И он вознаградил мою преданность тем, что бросил меня ради молодой, хорошенькой штучки, которая заслуживает того, чтобы ей выкололи глаза. Я любила твоего отца и всегда буду любить, но если он хоть раз вспомнит, что его место рядом со мной, я прикажу семье Кастильоне кастрировать его. Я никогда не позволю этому человеку вернуться в мою жизнь.