Я уже спровоцировала короля, и теперь нет никакого пути обратно, чтобы стать простой пешкой на линии врагов. Мой лучший выбор — это подняться по служебной лестнице и каким-то образом свергнуть короля.
Он на мгновение сжимает мое горло.
— Никто не ты, принцесса.
Моя грудь поднимается и опускается так сильно, что я радуюсь, что мое сердце орган и не может вырваться из моей грудной клетки в стиле камикадзе.
Я кладу руку ему на грудь в жалкой попытке оттолкнуть.
— Это не может произойти. Я ненавижу тебя, Леви.
— Если тебе от этого легче, то ненавидь меня сколько хочешь.
Он проводит губами по раковине моего уха, высовывая язык, дразня разгоряченную кожу.
Тихий вздох срывается с моих губ, и я не могу не наклонить шею в сторону, даже когда его рука удерживает меня на месте.
— Мы с тобой токсичны, — тихо выдыхаю я. — Мы совсем не похожи.
— Противоположности протягиваются, — говорит он мне на ухо, покусывая чувствительную плоть.
Я прикусываю нижнюю губу от нахлынувших эмоций. Сжимаю бедра, но это только сильнее прижимает его к моей гладкой сердцевине.
— Противоположности тоже уничтожают друг друга.
— С этим у меня тоже все в порядке.
Я открываю рот, чтобы возразить. Любые слова, которые я собиралась сказать, заканчиваются вздохом, когда его губы захватывают мои. В отличие от поцелуя на парковке, этот более отчаянный, жестокий и неуправляемый.
Его зубы стучат о мои, его язык проникает внутрь, будто он всегда владел этой частью меня.
Как будто он владел мной всю жизнь.
На этот раз я не сопротивляюсь. Я не могу.
Когда он тянет меня за волосы, я откидываю голову назад и позволяю ему поцеловать меня. Нет. Поглотить меня. Потому что Леви не целуется, он поглощает. Он пробует меня, словно я его любимый вкус.
Затем, секунду спустя, он сжимает мою шею и отрывается.
Я задыхаюсь и прошу воздуха, но все, о чем я могу думать, это... о большем.
Я нуждаюсь в большем.
Наши рты не предназначены для дыхания или разговора.
Они созданы для поцелуев.
Это чертово преступление, что он не целовал меня все это время. Мы должны были целоваться с той ночи, когда я была одурманена им и его прикосновениями.
Только теперь я не под кайфом, не так ли?
Леви, это наркотик. Я жертва своей зависимости от него.
Я жертва его одержимости мной и того, как он смотрит на меня, будто я, его жизненная дилемма.
— Не приходи болеть за других в моей игре, — рычит он мне в горло.
— Ч-что?
— Не стой и не называй имя другого парня в моем гребаном присутствии.
Я недоверчиво улыбаюсь.
— Ты... одержим мной или?
— Назови это одержимостью, глупостью или чертовым безумием, — рычит он, сжимая мое горло. — Но твой взгляд предназначен мне.
Я не успеваю ответить, потому что его язык вторгается в мой рот. Побеждает. Рушит. Как будто это его богоданное право. Словно я была создана для него, чтобы побеждать.
Большая часть меня хочет вернуть то, что он берет. Я хочу поцеловать его, будто я тоже могу выиграть битву. Хочу вцепиться в его защиту и разрушить стены.
Но я не такая, верно? Я не должна участвовать в битвах и войнах. Я должна закончить свой чертов учебный год в мире.
Я со стоном отрываюсь от его рта...
— Я…
— Перестань отрицать это, — бледно-голубые его глаза околдовывают меня. В последний раз сжав мое горло, он проводит рукой по моей груди, обхватывая ее. — Они кажутся такими полными, не правда ли?
Я качаю головой, хотя мои соски твердеют, как никогда раньше.
— Но посмотри, как они обтягивают топ. Держу пари, они хотят, чтобы я к ним прикоснулся, а?
Он проводит большим пальцем по соску поверх ткани. Его грязные словечки и прикосновения вызывают массу ощущений.
Все ощущается в десять раз острее.
Дерево стола подо мной слишком твердое. Мягкий свет вдруг стал слишком ярким. Его пьянящий запах стал опиумом или глотком алкоголя.
— Лги сколько хочешь, но я чувствую твое возбуждение, принцесса.
Я уже собиралась возразить, когда он щипает меня за сосок.
Моя голова откидывается назад со стоном.
— О Боже.
Он продолжает играть с соском, а затем крутит его, словно это орудие пытки. И в каком-то смысле так оно и есть.
Горячее дыхание щекочет мое ухо, когда он шепчет:
— Хочешь сказать, что, если я прикоснусь к тебе прямо сейчас, ты не будешь мокрой?
— Л-Леви...
Это должен был быть протест, но я слишком одурманена его грязными словами.
Не говоря уже о том, что двойная атака на мою грудь и ухо делает меня слишком одурманенный, для мыслей.
— Скажи мне, принцесса, если я проберусь сквозь твои складки, моя рука будет мокрой?
Я не успеваю ответить.
Схватив меня за волосы, он отталкивает меня назад и дергает юбку, обнажая мои бедра и черные шорты под ней.
Искра похоти в его глазах смешивается с этой странной чернотой.
— Леви, ты…
Мои слова умирают, когда он прикасается ко мне поверх шорт. Я прикусываю нижнюю губу, чтобы не застонать. Как будто все мои нервы собрались под его рукой.
— Ты вся мокрая. — его волчья ухмылка заставляет меня судорожно вздохнуть. — Как я сделал тебя влажной, принцесса? — его пальцы скользят к поясу моего нижнего белья. — Это то, как я прикасаюсь к тебе здесь? — он проводит пальцем по ткани, вверх и вниз. — Хочешь, чтобы я вошёл в тебя? Ты примешь меня, как хорошая маленькая принцесса?
Хотя его прикосновения и грязные слова сводят с ума, именно взгляд его глаз заставляет меня захотеть освободиться от греха.
Он смотрит на меня так, словно я самая аппетитная вещь, которую он когда-либо видел. Он голоден, и его непримиримый, грубый голод терзает меня.
— Ты ведь кончишь для меня? — рычит он. — Будешь кричать так громко, что обрушишь весь чертов дом, да? Все будут знать, что тебя очень хорошо трахают, так ведь?
Ох, ради любви к Викингам, почему каждое его слово заводит меня еще больше?
— Но сначала ты хочешь, чтобы я тебя увидел, не так ли? Хочешь, чтобы я увидел эту киску, которая скоро будет принадлежать мне. Держу пари, она вся распухла, порозовела и готова для меня, не правда ли?
Я сглатываю, не в силах дышать. Потому что, возможно, я хочу. Может, я сошла с ума и хочу, чтобы он меня увидел.
Всю меня.
Приподняв мои ноги, он спускает вниз шорты, не прерывая зрительного контакта.
Эти очаровательные бледные глаза.
Эти голубые, голубые глаза.
Интимность этого момента сводит меня с ума.
Затем его взгляд останавливается на том, что он обнаружил. Я облизываю пересохшие