Убегая от Советской Армии, Коршун успел приказать Фросю, чтобы взял двух человек и остался возле Щедрого озера: должен обходить стороной Острожаны и вмешаться только тогда, когда сельские активисты вздумают перестраивать или сносить усадьбу Северина Романовича. К счастью, там оборудовали школу, директор оказался хорошим хозяином, и тайник был в безопасности.
Коршун пересидел зиму у львовских знакомых, восстанавливал контакты с оставшимися в подполье оуновскими проводниками, договорился о явках и паролях за границей — было намерение с небольшим отрядом пробиться через чехословацкие леса в Западную Германию, а там сам черт ему сват с его золотом и бриллиантами.
В начале лета послал Гришку в райцентр, где он когда-то учился и жил на квартире у вдовы директора гимназии. Парень должен был найти Фрося.
Получив известие от Гришки, Коршун в тот же вечер выехал в городок — и надо же, как раз накануне Гришка встретился на базаре с Андреем! И на ровной дороге случаются ухабы. Хорошо, что в Острожанах есть свой человек. Сегодня же ночью надо послать Фрося, чтобы разузнал обстановку в селе. И принесло же туда этого лейтенанта-разведчика как раз тогда, когда Коршун прибыл на Щедрое озеро!
Да обойдется. Как говорит Фрось: “Потихоньку-помаленьку, прошу пана”.
Мудрый человек этот Фрось, мудрый и преданный, таких нужно всегда держать при себе, даже там, на Западе…
Коршун почти забыл про Лебединского, привязанного к березе. Вот что значит размечтаться! На такое способны лишь настоящие интеллектуалы, люди высокой мысли.
Коршун поднялся, выпрямился. Заглянул близко-близко в глаза Лебединскому, спросил:
— Надумал? Будешь отвечать?
Младший лейтенант молчал.
Коршун подошел к костру, вытащил раскаленный острый железный шворень, шагнул пружинисто к Лебединскому и сделал выпад, как делают фехтовальщики…
Лицо младшего лейтенанта перекосилось от боли, но он не закричал, не застонал даже. Отбросил голову назад, смертельно побледнел и закрыл глаза.
— И все же ты будешь говорить!
Коршун почувствовал, что у него от гнева трясутся руки, тыкал раскаленным шворнем в грудь лейтенанта, молил бога, чтобы тот хотя бы застонал, хоть вскрикнул раз, один раз, больше не нужно, чтобы он, Коршун, хоть на миг почувствовал превосходство над этим зеленым юнцом.
Наконец, поняв, что тот будет молчать, раздраженно отбросил шворень и пошел к шалашам.
— Кончай его, — деланно-равнодушно махнул рукой. — Ничего он не знает…
— Так мы сейчас развлечемся, прошу пана! — обрадовался Фрось. — Гриша! — позвал. — Сможешь добраться до того дерева? — Указал на осину, что торчала посреди гнилого болота.
— Зачем?
— Я же говорю, развлечемся! Только осторожно, прошу пана, чтобы самому не увязнуть. Мы тебя веревкой обвяжем на всякий случай. Видишь вон ту ветку? Крепкая такая? Привяжи к ней веревку. Чтобы конец висел над болотом. На локоть над водой, прошу пана.
— Глупость какая-то, — пожал плечами Гришка. — Для чего эти детские забавы? — И потянулся за веревкой. Он привязал веревку к ветке и осторожно вернулся на островок.
— Давайте его сюда и развяжите, — приказал Фрось.
— Зачем развязывать? — не поверил Матлюк. — Я их больше связанными уважаю.
— Шутник! — усмехнулся Фрось. — Развяжите, когда говорят, прошу пана!
Теперь заинтересовался затеей Фрося и Коршун.
— В самом деле, зачем? — спросил. Фрось угодливо улыбнулся:
— Под той осиной страшное болото. Он сразу погрязнет, схватится за веревку. Ветка согнется, он руками будет перебирать по веревке, надеясь выбраться. Тихонечко так, ручками… А болото будет засасывать. Держаться уже сил не хватит, и он тихонечко так будет опускаться — долго на нас будет смотреть и просить о помощи…
Коршун внимательно посмотрел в холодные глаза Фрося.
— Развяжите! — приказал.
Лебединский пошевелил пальцами, еще не веря, что у него развязаны руки. Исколотая грудь страшно болела, глаза слезились, горел рубец на щеке, в кончики пальцев будто загоняли иголки — начинала пульсировать кровь. Сделал неуверенный шаг вперед, качнулся, но устоял.
— Вот что, — подошел к нему Фрось, — мы так решили, прошу пана: пройдете болото — живите. Не пройдете — что же, мы не виноваты. — Он указал пальцем на одинокую осину. — Там проход, туда идите.
— Стреляйте уж лучше! — сказал Лебединский.