— Неужели ничего нельзя было сделать? Ланс покачал головой.
— Они сделали все, что могли — вводили антибиотики, чтобы предотвратить заражение, привезли лучшего хирурга-окулиста из Вьетнама, но он тоже ничем не мог помочь, пока не затянулись рубцы от ожога.
— А потом? — Вирджиния затаила дыхание.
— Не знаю… — Ланс сжал губы. — Они полагали, что поврежден какой-то важный нерв… — Он замолчал, его лицо исказилось от боли. — Теперь вы понимаете, почему меня так мучает это. Я остался его вечным должником, чуть не угробив нас обоих из-за собственной глупости. Мне нечем загладить свою вину.
— Такую вину ничем не загладишь, Ланс, — отозвалась Вирджиния.
— Знаю. Если бы я мог помочь! Я отдал бы собственные глаза, если бы это было возможно! — Руки Ланса сжались, потом обмякли и упали на стол, вялые и слабые, поражающие беспомощность сильнее всяких слов. — Все, что я могу — ждать и надеяться. — Он резко откинулся на спинку стула. — К сожалению, больше я ничем помочь не могу… Еще стаканчик?
— Нет, спасибо. — Она отвернулась, чувствуя себя немного неуютно после его исповеди.
— Поедем куда-нибудь еще? Я обещал развлечь вас или вы слишком устали?
— Устала, — призналась она. — Я чувствую себя так, будто все еще нахожусь в самолете.
— Реактивный стресс, — коротко определил он. — Вы проспитесь — и все будет в порядке. — Он поднялся и взглянул на часы. — Мы еще увидимся.
— Вы вернетесь в клинику? — спросила она, когда они подъехали к отелю.
— Должен, — ответил он, немного помолчав и окинув ее внимательным взглядом, — хотя бы для того, чтобы доложить, что доставил вас в отель. А в чем дело?
— Ни в чем. Я только хотела… если вы увидите… — Она вдруг испугалась, что он может сказать Бренту все сам, не посоветовавшись с ней.
Брови Ланса удивленно взлетели:
— Вы подумали, что я все ему расскажу? — Он мягко улыбнулся, услышав ее сдавленный вздох. — Не беспокойтесь, я не сделаю этого. Нет, я дам бедному парню порадоваться целую ночь — ведь это все, что ему остается. — Он медленно покачал головой. — А вы, Анна… Вирджиния, подумайте хорошенько, стоит ли…
Прежде, чем она успела ответить, Ланс исчез в ночи, и Вирджинию охватило острое чувство одиночества в этом незнакомом городе, где ей не к кому обратиться, кроме…
Ночь она провела без сна, споря сама с собой:
«Надо было начать так: „Привет, Брент. Я Джинни, младшая сестра Анны, помните?..“ И произнести это с порога, не оставляя никаких иллюзий. Но я не успела…»
«Нет, ты просто не захотела это сказать. Ты ведь понимаешь, как он ждал Анну».
Она резко тряхнула головой. Теперь слишком поздно. Но ясно одно: Бренту обязательно надо обо всем рассказать.
Вирджиния спустилась в вестибюль, где стоял Ланс с бледным и взволнованным лицом. Вместе с ним ее ждал доктор Лауэн, которого она видела вчера в клинике.
— Я хотел бы поговорить с вами, мисс Далмонт, — сказал он.
Она машинально кивнула, лихорадочно думая о том, что может сказать ей этот человек. Неужели доктор Лауэн знает? Неужели Ланс рассказал ему?
Вирджиния беспомощно оглянулась на Ланса, но так и не смогла ничего понять по его лицу.
В баре доктор Лауэн сел рядом с ней, любезно улыбнулся и заговорил:
— Я не задержу вас, вы ведь хотите поскорее оказаться в клинике… Сколько времени вы собираетесь пробыть в Бангкоке, мисс Далмонт?
— Не знаю. Один-два дня, — неуверенно ответила Вирджиния, пытаясь поймать взгляд Ланса.
— Гм… — Лауэн потрогал себя за ухо, — я хотел бы, чтобы вы оставались здесь как можно дольше. — Не давая ей возразить, он продолжил: — Мне известно о трудностях с продлением визы, но я готов все уладить. Это будет не слишком сложно, особенно если вы с Брентом собираетесь вскоре пожениться. Мы могли бы предоставить вам комнату при клинике и таким образом избавить вас от утомительных поездок из гостиницы и обратно. Что скажете, Ланс?
Ланс кивнул, старательно избегая взгляда Вирджинии.
— Своим приездом вы сотворили чудо: состояние Брента резко улучшилось, — продолжал доктор Лауэн. — Я знаю, ваш жених скромен и вряд ли рассказывал вам, что считается здесь одним из самых лучших специалистов. Он отлично знает местный язык, а, уж поверьте мне, выучить эту тарабарщину совсем непросто… Физическая боль ему не страшна, но потеря зрения, без которого он не в состоянии заниматься любимым делом, сильно подкосила его. Честно говоря, это беспокоит меня больше всего: он медик, следовательно, не питает иллюзий относительно с коего выздоровления и того, что его ждет. В настоящий момент он нуждается в своего рода болеутоляющем средстве… В качестве такого средства лучше всего подходит женская любовь, вера, понимание, которых мы, как вы догадываетесь, не в состоянии ему дать. Он глубоко вздохнул и выпрямился.