— Ты чертовски сексуальная, nena, — бормочу, замечая, как краснеют ее щеки от моей похвалы.
Она впивается зубами в нижнюю губу, прежде чем сказать:
— Ты и сам не так уж плох.
Я усмехаюсь.
— Это должно было быть комплиментом?
Она кивает, опуская глаза на мой член, который блестит от ее соков.
— Прекрати болтать и трахни меня.
Я наклоняю голову.
— Теперь ты главная?
Её горло сжимается, когда она сглатывает.
— Нет, хозяин. Я просто очень хочу, чтобы твой член был внутри меня, — хнычет она, ее голос такой чертовски сексуальный, что я не могу ни в чем ей отказать.
Вместо этого я прохожу вперед и становлюсь на колени между ее ног на скамье. Медленно провожу головкой члена по клитору, и ее глаза закрываются.
— Пожалуйста, Элиас, пожалуйста, трахни меня. — Ее голос хриплый и задыхающийся. — Мне нужно кончить на весь твой большой член.
Я рычу. То, как она разговаривает со мной, сводит меня с ума. Схватив ее за горло, я сильно сжимаю его, а затем вгоняю свой член на всю длину. Яйца упираются ей в попку, пока я смотрю в ее глаза, завороженный выражением в них. А потом целую ее, что, кажется, застает ее врасплох, так как сначала она напрягается, прижимаясь ко мне.
Я раздвигаю ее губы своим языком и ласкаю их, отчего она стонет и расслабляется. И затем трахаю ее, удивленный потребностью целовать ее в то же время. Ничто из того, что происходит между нами сегодня, не имеет логического объяснения, и все же это кажется более правильным, чем все, что я когда-либо делал раньше.
Наталья стонет, выгибая спину, когда толкается в меня.
Я отпускаю ее губы и смотрю на нее сверху вниз, восхищаясь прекрасным зрелищем передо мной. Загорелая кожа Натальи приобрела приятный розовый оттенок, а темно-каштановые волосы разметались по деревянной скамейке самым естественным и в то же время красивым образом. Я вонзаюсь в нее сильнее, зная, что больше не будет поддразниваний или балансирования на грани. Нам обоим нужна эта разрядка.
— Блядь, ты так хорошо принимаешь мой член, — бормочу, проводя рукой по передней части её платья, чтобы освободить грудь. Я наклоняюсь и посасываю ее твердые, сжатые соски, за что она вознаграждает меня резким шипением удовольствия. — Такая хорошая девочка, принимаешь каждым дюйм в свою маленькую нетерпеливую киску, — стону я.
Наталья в ответ хнычет.
— О, Боже, Элиас. — Она цепляется за мою шею, впиваясь ногтями в кожу. — Я так близко, что не знаю, смогу ли остановить себя, чтобы не кончить. Пожалуйста, пожалуйста.
Я улыбаюсь, понимая, что она пытается сдержаться, потому что я сказал ей, что она не может кончить без моего разрешения.
— Такая хорошая девочка, — бормочу, наклоняясь ближе, чтобы прижаться губами к ее уху. — Кончи для своего хозяина.
Она кричит, звук пронизывает воздух и заставляет меня задуматься, слышно ли её в академии. Ее мышцы сжимаются вокруг меня, как гребаные тиски, сдавливая так сильно, как будто она пытается выдоить из меня сперму.
Я стону, мои губы впиваются в ее шею, когда я толкаюсь сильнее, чем когда-либо. А затем я рычу в ее кожу, мои яйца взрываются, а тело дрожит, когда я выпускаю каждую каплю спермы в ее киску.
Она стонет еще громче, продолжая царапать мою шею.
— О, черт, — бормочет она снова и снова.
Нам обоим требуется несколько минут, чтобы прийти в себя, мы тяжело дышим, пока я остаюсь лежать на ней сверху, а мой полутвердый член все еще находится внутри нее.
Спустя пару минут взаимное чувство эйфории рассеивается и воцаряется тишина, если не считать завывания ветра вокруг нас. Я выскальзываю из нее, когда в воздухе сгущается напряжение.
Мои яйца опустошены, а с ее киски капает сперма и ее соки. Я не могу подавить стон при виде зрелища, которое невероятно привлекательно, но вызывает у меня смешанные эмоции. Я натягиваю на нее платье и пытаюсь поправить порванные трусики, прежде чем схватить ее за руку.
— Пора идти на танцы, bonita. Мы опаздываем.
Ее взгляд опускается на мой член, который все еще полутвердый и блестит от спермы.
— Тебе, наверное, стоит сначала надеть штаны.
Я посмеиваюсь над этим.
— Почему? Думаешь, люди будут болтать?
Она закатывает глаза, но на ее губах появляется тень улыбки.
Я неохотно отстраняюсь от нее, хватаю свои брюки и боксеры, натягиваю их и застегиваю. Когда оборачиваюсь, Наталья стоит, обхватив себя руками за талию, и выглядит немного уязвимой.
У меня внутри что-то сжимается, очень похожее на чувство вины. Может, она и была добровольной участницей практически с того момента, как мы сюда спустились, но я знаю, что заставил ее оказаться в этой ситуации своим шантажом, и по какой-то гребаной причине это кажется неправильным. Я встряхиваю головой, пытаясь прогнать оцепенение, вызванное чувством вины.