— Друг, — лгу я.
Его глаза сужаются.
— Он кажется мне слишком дружелюбным. Ты больше не будешь писать ему. — Он возвращает мне телефон. — Я удалил и заблокировал его номер.
— Что за черт?
Он бросается вперед, обхватывая пальцами мое горло.
— Ты, похоже, не понимаешь, какую власть я над тобой имею, Гурин. Ты не разговариваешь ни с кем из парней, кроме меня. Там мой номер, и у меня есть твой. Я буду следить за каждым твоим гребаным шагом в этом году, и одно неверное движение приведет твоего брата в серьезное дерьмо.
Дверь в класс открывается, и профессор Ниткин прочищает горло.
— Руки прочь от нее, Моралес, — говорит он, его голос настолько смертоносен, что мой обидчик бледнеет.
Он отпускает меня и отворачивается, шепча.
— Я наблюдаю.
Он выходит из класса, оставляя меня с Ниткиным, который пристально смотрит на меня.
— У меня через две минуты начинается урок. Вон. — рявкает он.
Я киваю, хватаю сумку и спешу мимо него в коридор. Мои надежды на то, что этот год будет легким, рухнули еще до его начала. Обещание сбежать от своего мучителя кажется таким далеким, поскольку он собирается превратить мою жизнь в сущий ад, усиливая темную ненависть, которую я к нему питаю.
У меня нет выбора, кроме как сделать так, как он говорит, поскольку я не собираюсь рисковать благополучием своей семьи. Надеюсь, один год будет не слишком тяжелым испытанием. С другой стороны, подарить ему свою девственность — это то, что я не уверена, что смогу вынести.
Глава 3
Элиас
Я наблюдаю за ней издалека, как это часто бывает. Ее голова откидывается назад, когда она смеется над чем-то, что сказала одна из ее жалких маленьких подруг, делая вид, что её ничуть не потряс наш сегодняшний разговор.
После того, что я раскрыл, я полагал, что она будет вести себя тихо и бояться того, что её ждёт. Вместо этого она ведет себя так же, как обычно, и это меня раздражает. Наталья просто не понимает, насколько этот год будет чертовски отличаться от всех предыдущих.
Лето в Чикаго было долгим и скучным. Все, о чем говорил мой отец-пустозвон, — это о войне между русскими, итальянцами и ирландцами в городе. Похоже, он не понимает, что мне плевать на картель и на него самого, если уж на то пошло. Я не стою в очереди на трон, так что у меня нет причин слишком вмешиваться.
Не уверен, замечает ли Наталья, как часто я наблюдаю за ней, но с того дня, как мы встретились, я знал, что должен следить за ней. Ее семья — причина всего плохого, что произошло в моей жизни, и поэтому она виновна по определению.
После моего утреннего ультиматума она нагло проигнорировала сообщение, которое я ей отправил и смотрел, как она читает.
— Братан, что с тобой? — Спрашивает Алекс, толкая меня локтем в бок.
Я рычу, свирепо глядя на него.
— Держи свои руки при себе.
Он поднимает бровь.
— У тебя хреновое настроение как для первого дня. Где ты был утром?
Я отмахиваюсь.
— Занят.
Ковыряю вилкой в еде, пытаясь игнорировать желание продолжать пялиться на Наталью. Нет никаких сомнений, что в этом году я не смогу оторвать от нее глаз ни на секунду, если мой план сработает. Она отдастся мне добровольно, и я сломаю ее, как только она это сделает.
Я сжимаю челюсть, когда Джинни Дойл садится напротив меня, кокетливо улыбаясь.
— Привет, Элиас. Как прошло твое лето? — спрашивает она.
Я не улыбаюсь в ответ, потому что она преследует меня с тех пор, как я, блядь, пришел в эту школу, и мне это неинтересно.
— Прекрасно.
Ник усмехается.
— У него одно из его плохих настроений.
Я качаю головой.
— Заткнись, Крушев.
Роза, подружка Николая, с которой он периодически то сходится, то расходится, прочищает горло.
— Должна признать, у тебя довольно скверное настроение.
Я встречаюсь с ней взглядом, прищурив глаза.
— Тебя никто не спрашивал, Кабельо.
Анита и Керри садятся по обе стороны от Джинни, настороженно поглядывая на меня.
— Ну, как все провели лето? — Спрашивает Керри.
Я держу рот на замке, поскольку не собираюсь обсуждать с ней свое лето.
— Моё не очень хорошо, так как отец чрезмерно опекал меня, — говорит Джинни, не сводя с меня глаз. — Все организации в Чикаго находятся в состоянии войны, похоже, за исключением картеля Эстрада.
Я сжимаю челюсть при упоминании моей семьи.
— К чему ты клонишь?
— Почему вы залегли на дно, Элиас? — спрашивает она, ухмыляясь мне. — Твой дядя слишком напуган, чтобы вмешаться и выбрать чью-то сторону?