— Не говоря уже о том, что моё разрешение использовать эту информацию против брата вбило бы клин между нами. — Она упирает руки в бедра. — Я не могу этого допустить.
Тот факт, что она вообще продолжает спор, вселяет небольшую надежду.
— Ты не будешь нести ответственность. Это помогло разорвать последнюю помолвку, так что, если ты хочешь выйти за меня замуж, то я могу заставить его слушать. — Я провожу рукой по волосам. — Решать тебе, но я уверен, что Михаил предпочел бы, чтобы единственный человек, знающий правду о братве Гуриных, был членом семьи. Кроме Финна, с которым я уже разобрался. Есть ли лучший способ убедиться, что я оставлю это при себе?
— Ты хочешь сказать, что раскроешь правду о нашей фамилии моему деду, если я скажу “нет”? — спрашивает она, делая шаг назад.
Я качаю головой.
— Нет, я бы не поступил так с тобой или твоей семьей.
Она выглядит неубежденной.
— Я не понимаю, почему тебя это так волнует. И что, что Ник — твой друг. Какое это имеет значение?
Меня охватывает ярость, потому что она не замечает чертовой правды, и это сводит меня с ума. И все же, почему бы ей не быть такой? Я ужасно обращался с ней все эти годы.
Наталья Гурин была моей с того самого дня, как я положил на нее глаз, даже если я считал, что она оказывала на меня влияние из-за ненависти. Я тянусь к ней, хватаю за руку и притягиваю к себе.
— Ты моя, — говорю я, не в силах сдержать злобный тон. Опускаю руки на ее бедра и впиваюсь в нее ногтями.
Ее глаза сужаются.
— Ты говоришь, как гребаный пещерный человек.
Я прерывисто выдыхаю. Она права. Прямо сейчас я не могу мыслить здраво. Все, о чем могу думать, — это как добиться руки моей маленькой зверушки. Она принадлежит мне, и будь я проклят, если Ник хоть пальцем её тронет. Он мудак и не станет обращаться с ней должным образом.
Я тяжело сглатываю, понимая, что сам едва ли относился к ней правильно с того дня, как мы встретились.
— Я прошу тебя выйти за меня замуж, потому что не могу тебя отпустить.
В ее глазах мелькает обида.
— Почему? Потому что тебе нравится использовать меня как игрушку изо дня в день? — Она качает головой, в глазах стоят непролитые слезы. — Ты не можешь назвать мне вескую причину, по которой хочешь жениться на мне, кроме как помешать Нику заполучить меня, не так ли?
Я знаю, что должен сказать ей правду, но меня бесит то, как сильно от этого сводит живот.
— У меня есть одна очень веская причина, и дело не в этом, bonita. — Я вытираю случайную слезинку, стекающую по ее щеке. — А в том, что я люблю тебя, Наталья.
Ее глаза расширяются, а брови сводятся в очаровательной гримасе.
— Это невозможно, — бормочет она.
Я продолжаю удерживать ее в объятьях.
— Думаю, что любил тебя долгое время, даже если мои поступки кричали об обратном. — У меня болит в груди от выражения ее лица. Это полное неверие. — Я был чертовым идиотом все эти годы, и хочу, чтобы ты поняла, что я знаю, что мне нужно потратить остаток своей жизни на то, чтобы загладить свою вину перед тобой.
Ее губы поджимаются, когда она заглядывает мне в глаза.
— Если бы ты только дала мне этот шанс.
Она отстраняется от меня и отворачивается.
— Неужели любящий мужчина стал бы шантажировать меня, заставляя расстаться с девственностью, как это сделал ты?
Из-за угла раздается грохот, и прежде чем я понимаю, что происходит, Михаил Гурин прижимает меня к стене, глаза горят убийственной яростью.
— Я убью тебя нахрен, Моралес. Мне, блядь, все равно, кто твой дядя, но ты — покойник.
Его руки адски сильно сдавливают мое горло и я понимаю, что долго не протяну, — он когтями вырвет из меня жизнь.
Наталья ахает и смотрит на брата расширенными глазами, пытаясь осмыслить произошедшее.
Я понимаю, что он убьет меня без малейших колебаний, просто по выражению его глаз. Поэтому встречаюсь взглядом с Нат в надежде, что она сможет образумить своего брата.
Наталья бросается вперед.
— Михаил, отпусти его!
Она цепляется за его огромные руки, пытаясь освободить меня, в то время как давление на шее становится почти невыносимым. Он вытягивает из меня жизнь, и если я что-нибудь не сделаю, он действительно убьет меня.
Я нахожу в себе силы ударить ногой вверх и достать огромного русского ублюдка прямо в больное место, заставляя его отпустить меня ровно настолько, чтобы вырваться. Обойдя его, я встаю на другой стороне комнаты. Расстояние — единственное, что меня спасет от него.