— Теперь лижи. — Прижавшись щекой к одному бедру, он дает мне свои пальцы, и я с жадностью поглощаю наши соки, пока он наблюдает, его глаза прикованы к тому месту, где мой язык обхватывает его гладкую кожу. Наш смешанный вкус настолько охуенно совершенен и грязен, что доводит меня до предела. Когда он, наконец, делает еще один жесткий щелчок языком по моему клитору, я кончаю, держа его пальцы во рту, а сердце — в горле.
ГЛАВА 32
Даниил
Лица моих братьев стоически спокойны. Вместе с Кирой и Джулианом мы собрались в нашем офисе, на последнем этаже нашей швейной фабрики в Бруклине, чтобы я мог рассказать им все. Все о предательстве Бьянки — ну, по крайней мере, все, о чем я знаю.
Высказывание этих слов почти уничтожает меня. Вскрывает меня, делает уязвимым, что я ненавижу. За эти годы я так хорошо научился не чувствовать, и теперь я понял, почему. Эмоции — это чертова сука. И что самое ужасное? Я все еще жажду ее прикосновений, ее улыбок, ее киски… как жажду следующего вдоха. Это настоящий головной трах.
— Черт, — наконец, пробормотал Андрей, сжимая руки в кулаки на столе. — Итак, давайте разберемся. Последние два года она сотрудничала с федералами, чтобы вычислить Эмилио, который, по ее словам, убил ее родителей, а когда ты на ней женился, федералы настояли, чтобы она шпионила и за нами. Типа "два по цене одного"?
Я киваю. Это звучит нелепо, когда он так говорит.
— Не то чтобы мы могли верить всему, что она говорит, но она показала мне свои сообщения с куратором из ФБР. Они не узнали ничего полезного о нашей семье, поэтому и теряли терпение с Бьянкой. Есть еще кое-что, — добавляю я, скрежеща задними коренными зубами. — Она попросила меня убить ее дядю.
— И зачем тебе это надо? — Джулиан скрестил ладони на столе перед собой.
— Потому что Эмилио готовится поиметь и нас. Федералы перехватили разговор Диаса о захвате наших морских путей.
Глаза Андрея вспыхнули.
— Что это, блядь, значит?
— Это значит, что он скользкий ублюдок, и тебе следовало с самого начала прислушаться ко мне.
Вместо вспышки гнева, которую я ожидал от Андрея, на его губах появляется кривая улыбка.
— Наверное, стоило. — Выражение его лица становится более ровным, и следующие слова, вырвавшиеся из его уст, застают меня врасплох.
— Мне жаль, что это случилось с тобой.
— Что! Никаких обвинений, никакого гнева? Кто этот человек? — говорю я остальным за столом.
Кира ехидничает и бьет Андрея по плечу.
— Человек, которого изменила любовь.
— Теперь ты официально зашел слишком далеко, — бормочет он.
— А где сейчас Бьянка? — перебивает Лео.
— В подвале.
Кира выглядит шокированной моим ответом, но держит язык за зубами, хотя я не сомневаюсь, что она выскажет мне это наедине. Мы с Лео провели все утро, выслеживая и уничтожая жучков, которых она подбросила. Мы также тщательно прочесали все наши владения в поисках других подслушивающих или следящих устройств. Мы их не нашли, но все равно яд проникает под кожу, как будто она меня отравила.
Андрей откидывается на спинку кресла, мрачные черты лица перечеркиваются.
— Нам придется самим разбираться с федералами. Выяснить, что им известно, и прекратить дальнейшее расследование в отношении нас.
Я на мгновение отворачиваюсь, в моем нутре снова закипает ярость.
— Для этого нам понадобится Бьянка.
— Согласен. — Андрей указывает на меня ручкой. — Позаботься об этом.
Я киваю головой в знак согласия.
— Она предала всех нас, и я никогда не прощу ее за это. После того, как я наведу порядок в этом гребаном бардаке, ты сможешь поступить с ней так, как посчитаешь нужным.
Кира рядом со мной напряглась.
— К чему ты клонишь? Ты не можешь ее убить! — кричит она, ее голубые глаза расширены от тревоги.
— Она — свободная фигура, — пожимает плечами Джулиан. — Это делает ее обузой.
Сердце замирает в груди, и я смотрю на свои руки, потому что не могу больше никуда смотреть.
— Она сделала то, что должна была сделать, — говорит Кира, ее голос повышается на октаву. — Как и я, когда отчаянно пыталась найти вас, моих братьев. Как мы все поступили бы, чтобы отомстить за свою семью. Но она искупила свою вину, признавшись. Ты сам это сказал, Даниил.
— Она призналась, — ворчу я. — Я не говорил, что она искупила свою вину.