Запись, сделанная рукой автора на титульном листе книги: 'Сие же есть мой многолетний труд о смысле и значении всех известных мне Печатей Подчинения и о случаях разных применения их и способах наложения с ритуалами при этом потребными совмещенных.
Первое же слово мое решившему любую Печать Подчинения на существо живое нанести, а более того разумное и мыслящее, таким будет: 'Помни же Налагающий Печать, о том, что нет совершенства в мире нашем и нет ни одной Печати, что со временем не ослабнет или сорвана не будет. Жертва же кровавая Печать Подчинения и Узор ее лишь ослабит, хотя узы и надолго закрепит, но вреда тут больше, чем нужной тебе пользы. Знай и помни, Налагающий - кровь любая Узор Печати невосстановимо рушит. На сем утверждении стою твердо я, Первый Доциниант Ветросской Имперской Академии Китриан Атро дин Услекский, что многие и разные науки превосходно постиг и вправе мнение свое о сем предмете иметь'.
Приписка неизвестного внизу строк автора: 'Это утверждение никем не доказано. И я уверен, многое зависит от того, кого именно принесут в жертву при наложении печатей. Жертвенная кровь разрушает Узоры Печатей.... Ха-ха! И еще раз - ха-ха! Жаль, повыбили у нас всех диких вампов, а закупать их у кочевников не хватит всех средств академии на необходимое мне количество. А то бы я проверил твое confirmatio наглядным demonstratio, самовлюблённый болван'.
Первые касания похожи на осторожное прикосновение остро отточенного кончика карандаша к листу бумаги. Словно кто-то легко, едва намечая, ставит многочисленные точки. Еле ощущаемые разметочные точки, которые затем соединит быстрыми, скупыми линиями, формируя основу рисунка.
Следующие касания.... Следующие касания несут с собой тревогу, рваную тень паники, туман зарождающегося иррационального страха, создавая уже не четкий геометрический узор, а клубок стягивающейся в тугой узел частой сети. Стальной, с бритвенной острыми нитями, колкими узлами соединения. И еще они несут с собой боль. Вначале едва заметную, раздражительно досаждающую, словно заусеница на левом мизинце. Не мешает, не опасна, да и болит так себе. Но внимание тянет, заставляя подцепить ногтями и рвануть, отделяя от тела еще не отмершее, но уже не твое.
Но затем боль усиливается, доходит до пика и наваливается тяжелой душной волной, безжалостно сбивая дыхание, вынуждая судорожно вскрывать в вопле рот и проталкивать в легкие обжигающий глоток воздуха, неравноценно обменивая его на долгий вопль, наполненный нестерпимой мукой. На беззвучный вопль, на неслышимый крик.
А еще вместе с болью в тебя втекает ручей, река, океан расплавленной стали, выжигая все твое и тебя в пепел и в прах, одновременно заполняя пустоту неподъемными пластами холодного железа. Заполняя и создавая. Создавая что-то тебе непонятное, неясное, но пугающее до одури, до очередного никем неслышимого вопля, бесплодного и обреченного гласа вопиющего в космической пустыне.
И вдруг все заканчивается. Боль куда-то уходит, пропадает, теряется там, снаружи, словно ничего и не было, словно тебе все только казалось. Но внутри остаются пласты хладной стали, железный каркас, грубая решетка, что поднимается в тебе массивными хребтами щербатых скал, наполняя тебя и вытесняя твое, заменяя чуждым. И ты знаешь, пытаешься не знать, не хочешь, но знаешь - ничто не закончилось и все повторится вновь. И это вновь заставляет тебя ждать, невыносимо мучаясь неизвестностью и ожиданием, и вернувшуюся боль ты встречаешь с какой-то извращенной радостью, веря и надеясь, что вслед за болью придет краткое облегчение.
А потом все опять повторяется. И длится. Час, день, год, тысячелетие. Времени нет и нет тебя. От тебя ничего не осталось. Только ожидание боли, боль и то, что проросло колючим сорняком в тебе. Ненависть, ожесточение и зло. На все и на всех. Но это не твое и это уже не ты.
-Я начинаю сомневаться в твоей затее, младший. Отец, вчера, в Час Неба призывал меня к себе и проявил недовольство твоими действиями в нашем с ним разговоре.
-Я знаю. Я разговаривал с отцом ночью по дальней связи.
-Ночью?! - старший удивленно повернулся к младшему брату, оторвав изучающий взгляд от мутно серой сегментированной сферы посреди площадки отсыпанной золотистым песком - То есть он вначале говорил с тобой, а потом призвал меня к себе в Замок на Скале?
-Я думаю, отец хочет, чтобы ты, уговорил меня отступиться. Я ощущал его желание, хотя он его и не озвучил.
-А может, действительно отступишься? Сколько ты уже вложил в это.... Вложил в это нечто? - старший брат, раздраженно дернув щекой, махнул рукой в сторону серой сферы - Пять сотен тысяч? Семь десятков тысяч? Восемь?
-Сто шестьдесят четыре тысячи полновесных империалов. Я продал свою коллекцию лучистых камней, весь аболетский сэт и заложил миражные линзы. Все линзы.
-Ты сошел с ума, младший. Тысячи империалов! Почти полмиллиона в сумме! Более сотни килограмм золота! Да ты действительно безумен, младший! Ты просто полностью помешался на своем демонском питомце! - кулак старшего брата с гулким грохотом обрушился на плоскость балюстрады, заставляя разбежаться по зеркалу мрамора паутину трещин. Откуда-то издалека донесся горестный вопль замкового хранителя, и руку старшего брата резко оттолкнуло от мрамора, заставляя его покачнуться и невольно отшагнуть назад, восстанавливая равновесие. Он мгновенно обернулся, гневно раздувая ноздри и складывая пальцы в Знак Мора. Никого. За спиной лишь пустынные дорожки сада и темные провалы арок в стене.
-Не злись, брат. Хранитель лишь выполняет свою работу. Это смысл его существования.
-Смысл существования... Работа..... - старший шумно выдохнул, заставляя себя успокоиться - А есть ли смысл в твоей работе, брат? Я думаю, уже нет! Ни смысла, ни результатов! Но ты ничего не видишь и никого не слышишь. Ты зациклился. Ты замкнул себя на этот бесполезный и дохлый зародыш! Разве тебе мало тех трех питомцев? Разве ты не получил превосходный результат? Знаешь, сколько поступило прошений от младших домов на выделение им генного материала?
-Знаю. Семьдесят два прошения и одно требование от Правящего Дома.
-Значит, знаешь... - старший брат вновь тяжело вздохнул и положил широкую ладонь на плечо младшего - Взгляни в зеркало, брат, посмотри на себя! Ты похудел, ты бледен, ты вновь горбишься, как после того ранения и у тебя нет денег, ты весь в долгах. И тебя, из-за твоей отстраненности и холодности, бросила льера Фаала! Прелестная и нежнейшая Фаала из Дома на Холме! Мама и отец этим очень огорчены, ведь ты разрушил так долго вынашиваемые ими матримониальные планы. И ты знаешь об этом, но тебе на это наплевать. Ты все также возишься с этим проклятым зародышем уже почти шесть циклов и более ничем не занимаешься! Почти полгода, младший, пустых и бесполезных усилий, десятки проведенных ритуалов, сотни литров жертвенной крови и океан пустых расходов! Да, твоих расходов, я согласен. Но ослабляя себя, ты ослабляешь семью. Ты продал свой аболетский комплект оружия и доспехов. Это твое право. Но ответь мне, Моровой Глаз ты Утопленным кинжалом развоплощать будешь? Или побежишь в семейную сокровищницу, и будешь вымаливать у мастера Морадина что-то более серьезное? Да тебя, младший, просто необходимо отвезти на Источники к Лечащим Разум. И везти силой, сам то ты точно не поедешь.
-Да, сам я на Источники не поеду. И да, возможно, я несколько увлекся. Но взгляни еще раз на него и скажи мне, что ты видишь?
Старший брат повернулся к сфере. Несколько мгновений он тщательно всматривался в нее, в песок на площадке, темные пятна нор граатов, а затем с преувеличенной серьезностью принялся перечислять:
-Я вижу серую, мертвую сферу, то есть дохлое яйцо питомца, желтый мелкий песок, входы в норы граатов и еще.... Еще я вижу рядом с собой своего помешанного на этом сером дерьме младшего брата, коего недаром прозывают Безумцем.