Летом 1942 года она прочитала по радио стихотворение "Мы шли на фронт...":
Да. Знаю. Все, что с детства в нас горело,
все, что в душе болит, поет, живет,—
все шло к тебе, торжественная зрелость,
на этот фронт у городских ворот.
Торжественная зрелость — как это сказано!
Но дело не только в том, что пришла зрелость. Случилось нечто еще более торжественное — обновилась душа: "У каменки, блокадного божка, я новую почувствовала душу, самой мне непонятную пока". В поэме "Твой путь", откуда взяты эти слова, Берггольц вспоминает, как задолго до войны она стояла на Мамиссоне, одном из самых высоких кавказских перевалов: "О девочка с вершины Мамиссона, что знала ты о счастии?" "Девочка с вершины Мамиссона", глядящая на мир широко открытыми, наивными глазами,— это и есть довоенная Ольга Берггольц, которая демонстративно застилала стол газетами, обвиняла Либединского в мещанском перерождении, а Германа называла попутчиком...Поэму "Твой путь" Берггольц написала в апреле 1945 года, в пору "торжественной зрелости". Мечтая о счастье, "девочка с вершины Мамиссона" не знала, что "оно неласково, сурово и бессонно и с гибелью порой сопряжено". В том, что это именно так, автор поэмы "Твой путь" убедился на собственном нелегком жизненном опыте минувшего десятилетия.
После этого особым, вещим смыслом наполняются строки из поэмы, которые я частично уже цитировал:
Я счастлива.
И все яснее мне,
что я всегда жила для этих дней,
для этого жестокого расцвета.
И гордости своей не утаю,
что рядовым вошла в судьбу твою,
мой город,
в званье твоего поэта.
В декабре 1944 года, когда мы собрались у Ольги, она была в зените своей торжественной зрелости, своего жестокого расцвета...
В тот вечер все мы нежно любили друг друга и были счастливы. Самый молодой из нас, двадцатипятилетний Митя Хренков, впервые видевший Ольгу вблизи, смотрел на нее и слушал ее с восхищением. Да и я смотрел на нее новыми глазами. Это была другая Ольга. Не та, которую я знал до войны. Не та, с которой встретился на Невском 7 ноября 1941 года.
Ольга, разумеется, не могла не чувствовать нашего восхищения, понимала, что сегодня все мы влюблены в нее, и это делало ее особенно обаятельной и веселой. Она была так же счастлива, как и мы.
Не помню уж, кто из нас первым произнес эти слова, но тотчас после того, как они были сказаны, мы хором повторяли их, они стали как бы девизом этого счастливого вечера:
— Единение фронта с тылом!
Привычная газетная фраза вдруг прозвучала по-особому, наполнилась жизненной плотью, приобрела неожиданный личный смысл.
Фронт представляли мы с Хренковым просто потому, что на нас была военная форма. Штатская Берггольц не хуже нас знала, как рвутся снаряды и бомбы. Тем не менее она представляла тыл. Впрочем, дело было вовсе не в том, кто что представляет. Мы от души веселились, потому что война кончалась, победа была не за горами и каждого из нас еще ждала длинная-длинная жизнь...
Мы ели, пили, пели песни, танцевали. Кто-то засыпал, просыпался, снова садился к столу. Ольга читала стихи. Мы захлебывались от восторга, благодарили ее от имени фронтовиков, тыловиков, от имени советского народа, всего передового прогрессивного человечества...
Прощаясь, мы никак не могли расстаться и клялись друг другу в вечной любви и преданности.
Впоследствии Ольга часто вспоминала нашу встречу и никогда не упускала случая помянуть добрым словом "единение фронта с тылом". Как-то — это было, видимо, в 1965 году — я получил от Ольги подарок; недавно вышедшую книгу "Узел". На ней была надпись: "Леве Левину за единственное и блистательное единение фронта с тылом. Всегда твоя Ольга".
"СКАЖИ, ЧТО МЫ ПРИШЛИ ВМЕСТЕ"
9 мая 1945 года я провел в Таллине. Кто-то сказал, есть приказ: в течение этого дня пьяных военнослужащих задерживать. Разумеется, и я был пьян, но не столько от водки, сколько от сознания того, что пришла победа и что мне посчастливилось дожить до нее.
А потом наступили гарнизонные — уже не фронтовые, а именно гарнизонные — будни.
Штаб нашей 8-й армии расформировали и перебросили из Таллина в Раквере. Мы попали в резерв. Офицеров обязали являться на ежедневные военные занятия: стрелковый полк в наступлении, в обороне, бои в лесисто-болотистой местности...
В один прекрасный день поползли слухи, что пребывание в резерве на исходе и вскоре нам предстоит двинуться в дальний путь. К тому времени капитулировала уже и Япония. Между тем упорно говорили, что нас собираются перебросить на Дальний Восток.