— Вот ведь какая петрушка,— сказала Ольга, приподнимаясь на постели.— Нога вроде срослась, можно ходить, а я боюсь. Не могу как следует встать на ноги. Боюсь, и все. Хоть плачь.
Я не видел Ольгу около четырех лет. Она катастрофически переменилась. Передо мной лежала старая женщина, почти ничем не напоминавшая прежнюю Ольгу. Разве только смеялась она еще по-прежнему. Мы с Кроном незаметно переглянулись. По выражению его лица я понял, что он думает о том же самом.
В один голос мы стали уверять Ольгу, что она прекрасно будет ходить, рассказывали о якобы известных нам случаях такого рода. Ольга слушала невнимательно. Видимо, все говорили ей одно и то же.
Она распорядилась, чтобы мы открыли нашу бутылку, но пить вино не стала. Вместо вина она велела Антонине Николаевне дать ей коньяку. Антонина Николаевна пыталась возразить, но Ольга властно на нее прикрикнула.
— Ну рассказывайте, мальчики,— по старой памяти обратилась она к нам.— Как праздновали, как веселились?
Крон заговорил о том, что ему удалось повидать кое-кого из старых друзей-моряков, а я смотрел на Ольгу и с ужасом думал, что она ведь так и не встанет.
После нескольких глотков коньяка Ольга оживилась, на лице появился слабый румянец. Она едко иронизировала по поводу некоторых наших общих знакомых. На мгновение возникала прежняя Ольга — умная, острая на язык.
Бутылка вина, выпитая вдвоем, помогла и нам с Кроном более оптимистически смотреть на вещи.
Когда настала пора уходить, мы с жаром убеждали Ольгу немедленно встать с постели, завтра же, нет, сегодня, сразу после нашего ухода непременно встать, теплее одеться и выйти на улицу. Да и Ольга выслушивала наши советы более снисходительно и терпеливо. В эти минуты, может быть, и она верила, что встанет, выйдет на улицу, вернется к жизни.
На прощание Ольга подарила каждому из нас свою пластинку, недавно выпущенную фирмой "Мелодия".
Придя в гостиницу, я прочитал надпись: "Другу юности, зрелости и нынешних лет". "Нынешних лет",— невольно повторил я. Употребить более уместное в данном случае слово "старость" Ольга не захотела. С одной стороны бумажного футляра, в который была упакована пластинка, на меня смотрела Ольга времен нашей юности и зрелости — золотоволосая, с умным и веселым взглядом, с неповторимой, единственной на свете золотисто-льняной прядкой, падающей на высокий и чистый лоб.
Такой запечатлел ее в 1950 году Натан Альтман.
Такой я помню и буду помнить ее до конца моих дней.
Ольгу "нынешних лет", лежавшую в январе 1974 года в своей квартире на Черной речке, я всячески стараюсь забыть.