Когда нa каком-нибудь писательском собрании слово предоставлялось Берггольц и она шла на трибуну, поправляя свою золотистую прядку, Герман шептал мне на ухо:
— Сейчас опять обзовет меня попутчиком. Или начнет выдавать про успехи нашей промышленности. Неужели кто-то всерьез думает, что это и есть знание жизни? Это же просто цитаты, надерганные из газетных передовиц!
При всем том нельзя было не заметить, что Герман и Берггольц пристрастно и ревниво интересуются друг другом, что их яростные споры нужны обоим, что силы притяжения могущественнее сил отталкивания.
Летом 1935 года Герман и я оказались в группе ленинградских писатемей, поехавших в Грузию. К тому времени Герман стал близким моим другом, одним из самых близких за всю жизнь.
Вернуться в Ленинград мы задумали через Одессу и в Батуми, погрузились на теплоход. Хотя на руках у нас были билеты первого класса, но по стечению обстоятельств ехать пришлось на палубе. Мы с Германом решили дотянуть до Коктебеля и там в писательском Доме творчества восстановить силы, вконец подорванные неудачным морским путешествием. К нам присоединился Евгений Шварц.
Когда теплоход приближался к Феодосии, Герман как бы между прочим объявил, что Берггольц сейчас в Коктебеле и, вероятно, нас встретит. Я обрадовался, но Герман охладил мой пыл:
— Тебя, видимо, давно никто не воспитывал. Приготовься к очередной лекции о передовиках производства.
Однако в тоне его на этот раз не было раздражения.
В феодосийском порту нас действительно встретила Ольга. Покрытая особым, только ей одной присущим нежно-золотистым загаром, такая же нежно-золотоволосая ("Мой послушный мягкий волос масти светло-золотой"!), она весело рассказывала, как добиралась сюда из Коктебеля в кузове грузовика, среди катавшихся бочек с бензином, нефтью и чем-то еще, как чуть не вывалилась на крутом повороте, как еще из грузовика увидала наш теплоход и боялась опоздать... Я на правах старого уже приятеля обнял ее. Герман поцеловал ей руку вежливо и несколько отчужденно.
В Доме творчества нас, как выяснилось, ждали — об этом позаботилась Ольга — и уже приготовили комнату на троих. Тогда это считалось верхом комфорта.
Десять дней, проведенных нами в Коктебеле, как принято писать в таких случаях, слились в один нескончаемо длинный день, полный солнца, моря, беззаботного отдыха, веселого дружеского общения. Однако каким бы длинным этот день ни был, кончился он все же очень скоро. Настало время садиться в пыльный, душный вагон и ехать восвояси.
Ольга, еще остававшаяся в Коктебеле, провожала нас. Она шутила, пыталась улыбаться, но глаза были грустные. Герман смотрел по сторонам и молча покуривал.
Поезд тронулся. Наше лето 1935 года кончалось. Выглянув из вагона, я еще долго видел тоненькую фигурку, одиноко стоявшую на перроне.В Ленинграде мы продолжали встречайся то у Бертгольц в "слезе", то у Германа в "надстройке".
Герман печатал тогда в журнале "Литературный современник" свой новый роман "Наши знакомые". В 1936 году, когда роман был опубликован полностью, вокруг него сразу возникли ожесточенные споры. Читательский успех "Наших знакомых" превзошел все ожидания, но многие критики обвиняли молодого писателя в мелкотемье, беллетристической легковесноста, в бытописательстве. Выступивший в Ленинграде Виктор Шкловский обрушился на Германа. На том же собрании Вениамин Каверин спорил со Шкловским и защищал от нено "Наших знакомых". Многие считали, что в "Наших знакомых" виден зрелый художник, далеко оставивший позади и "Вступление" и "Бедного Генриха" (этот роман, примыкавший к "Вступлению", вышел в 1934 году), не говоря уж о "Рафаэле из парикмахерской".
Высказала свое мнение о "Наших знакомых" и Ольга. Она работала тогда в газете "Литературный Ленинград". На страницах газеты помещались ее статьи. Большей частью они носили весьма боевой, воинствующий характер. Вот заголовки некоторых из них: "Бесстрастия печать" (о киниге стихов В. Лифшица "Долина"), "За героику в детской книге", "Поменьше самоуспокоенности". В "Литературном Ленинграде" была напечатана и еe статья о "Наших знакомых". Ольга назвала ее "Жизнь, которая остановилась".
В день, когда статья была напечатана, Герман позвонил мне раньше обычного.
— Читал статью своей подруги? —спросил он тем ласково-задушевным голосом, который появлялся у него в минуты наивысшего раздражения.
Я ответил, что еще не видел газет.
— Почитай, почитай, — тем же елейным голосом посоветовал Герман. — Крайне поучительно.