Стрельба по корнешовской избе даром не прошла. Через несколько дней из райцентра приехал милиционер.
— Давай собирайся, — хмуро сказал он Григорию, отводя взгляд от его груди, увешанной медалями. — В район велено доставить.
— Да что ты, родимый! — взмолился старик Невзоров. — Он же дома-то побыть не успел! Да мы бы тут по-суседски разобрались.
— Ничего не знаю, мое дело маленькое — приказано.
Григорий спорить не стал. Собрался, поехал. По дороге они с хмурым милиционером разговорились, и оказалось, что воевали на одном и том же фронте. Слово за слово, Григорий выложил всю историю. Милиционер посопел, что-то про себя соображая, потом сказал:
— Ты там пыль не поднимай. Покайся, ну, мол, хватил лишку на радостях, больше не буду. Этот Корнешов в районе… Да ладно… Понял, что делать надо?
Пыль Григорий поднимать не стал. Его подержали сутки в каталажке и отпустили домой.
Дома его встретила новость, о которой судила вся Касьяновка, — у Семена Корнешова сбежала жена. Как сквозь землю провалилась. Семен ездил в райцентр, но ничего не разузнал, подступался к матери Зинаиды, но старуха лишь разводила руками.
— Не знаю, родимый, не знаю, ни словечка не сказала. Да как же это я одна осталась, помру и поплакать некому.
Хитрила старая. Скоро и сама потихоньку смоталась из деревни, говорили, что в город, где устроилась на житье Зинаида. Но это уже потом стало известно. А в тот день, ничего не добившись от старухи, Семен выматерился и ушел, так хлопнув дверью, что с косяка посыпалась на пол известка. И прямым ходом — в невзоровский дом.
Григорий подновлял крыльцо. Заголившись до пояса, с удовольствием обтесывал толстую плаху.
— Бог в помощь, Гриша.
Тот не ответил, только злее и чаще замахал топором.
— Ох, какие мы сердитые, разговаривать не желаем. А на сердитых, Гриша, воду возят. Знаешь такое?
Григорий с маху воткнул топор в чурку, отбросил в сторону плаху и выпрямился.
— Тебе чего надо? Ты чего приперся?
Семен неторопливо подобрал плаху, положил ее на чурку, сбросив топор, удобно сел, похлопал себя по карманам, достал папиросы и спички, закурил.
— Ты, Гриша, на меня не выбуривай, не хлопай ноздрями, не хлопай. Садись рядком и ладком потолкуем. Нам делить теперь нечего — Зинка-то — тю-тю. Давай лучше раскинем, как дальше жизнь крутить будем. Друзья все-таки. Нам, Гриша, ругаться никак нельзя. У меня теперь должность есть, ты фронтовик, человек заслуженный. Нам дружить, Гриша, надо.
Семен смотрел на Григория, ожидая ответа, а тот снова закипал от злости, дрожал и в ответ не находил ничего, кроме матерков. Их он и высыпал, долго не раздумывая, на голову Семена.
— Вот и поговорили. Уж так поговорили, что душа поет. Ладно, Гриша, живи как хочешь. Только меня больше не вздумай трогать. Ты теперь не на фронте, ружьем да медалями не напугаешь. Каталажка, она недалеко отсюда. Так-то!
Семен неторопливо и аккуратно прикрыл за собой калитку, а Григорий, крутнувшись на одном месте, схватил подвернувшуюся под руки бакулку и запустил ее вслед. С такой злостью и силой запустил, что крючок отскочил от калитки и калитка открылась. Семен оглянулся, осуждающе покачал головой.
Старик Невзоров умер вскоре после возвращения Григория. Смерть соседа словно тенью легла и на Анисима Корнешова. Он старился прямо на глазах, часто болел и морозные, зимние дни коротал на широкой русской печке. Нашел себе заделье — вязал сети. Изредка отрывался, поглядывал в окно, из которого виден был кусок переулка. Редко кто пройдет по нему. Вот соседский парнишка погнал на речку поить корову с телушкой, вот торопится по тропинке какая-то бабенка. Анисим пригляделся и узнал жену Егора Завалихина, она спешила прямо к ним.
Бросил недовязанную сеть и быстренько спустился с печки. Не любил старик, чтобы чужие его там видели.
Стукнули двери. Бабенка поздоровалась и остановилась возле порога.
— Здорово, соседка. Ты, поди, к старухе, так ее дома нет.
— К тебе, Анисим Иванович, к самому пришла. — Она помедлила, решаясь, махнула рукой. — Защиту пришла искать, от сынка вашего, кобеля проклятого.
— Да погоди, не сикоти! — оборвал Анисим, который не терпел бабьей бестолковщины. — Говори по порядку, толком.
— Говорить-то стыдно, Анисим Иванович. Стыдно, да придется. Я ведь, получается, вроде как обязана ему. Нормы-то он мне дописывал сколько раз. Не управляюсь я. Теперь бабы-то, у кого мужья добры, уходят из лесу. А мне куда? Моему сердешному за наигрыши на гулянках не платят. Дров привезти и то моя забота. Я к Семену подошла, а он лыбится, когда, говорит, расплачиваться думаешь, забыла, сколько я тебя выручал. Если забыла, говорит, так без дров будешь сидеть. Ну и тянет в сарай… В третий раз уж подступается.