— Значит, твое дело маленькое. Не твое дело, что Корнешов не по совести живет?
— Выходит, так. Меня много слушать не будут, а он — начальник, у него власть.
— Дались тебе эти начальники! Что, заело, одно и то же!
— Да с им ничего не сделаешь, у него везде дырка есть. Деревню чуть не всю под себя подгреб.
— А как думаешь, почему его рабочие побаиваются? Грешки имеют? Или он сам хочет, чтобы имели?
— Вот ты иди и у него спрашивай, ты с им в одном кабинете сидишь, а не я.
— Не хочешь, значит, помочь. А рад будешь, если его на чистую воду выведут?
— Я-то? Спляшу!
— Слабак ты, Григорий Фомич, хоть и фронтовик. Слабак. Кто бы другой повоевал за справедливость, а ты бы посидел да подождал. Нахлебник ты!
— Нахлебник так нахлебник! Серьга, тащи саблю!
Серьга тут как тут оказался возле отца, протягивая недоструганную саблю и ножик. Лазебный еще несколько минут молча посидел на крыльце, поднялся.
— Без тебя разберемся. Запомни только — Корнешову такие, как ты, и нужны. Покричали и в сторону. Он от тебя, как от комара, отмахнулся и дальше свой кусок рвать.
— Поглядим, как от тебя отмахнется.
— Поглядим. До свидания, Григорий Фомич.
— Бывайте здоровы. — Григорий Фомич сердито строганул саблю и вместе со стружкой снял кожу с пальца. Бросил ножик и закричал на Серегу:
— Чего стоишь, тряпку тащи!
Лазебный еще не успел скрыться за поворотом переулка, а Григорий Фомич еще не успел перевязать тряпкой палец, как в ограду вбежал Семен Анисимович. В последнее время он еще сильней раздался, рубаху плотно оттягивал животик, а на короткой шее залегали жирные складки. С непривычки запыхался.
— Он зачем к тебе приходил, Лазебный?
Григорий Фомич, помогая зубами, затянул концы тряпки на пальце, немножко помедлил, соображая.
— Да стишки вот про весну рассказывал. Хорошие стишки. Шибко понравились.
— Я тебя серьезно спрашиваю — зачем приходил?
— Стишки читать. Непонятно, что ли?
— Не валяй ваньку, говори нормально.
— Серьга, покажи калитку дяде Семену. Ступай, ступай.
Семен Анисимович растерянно крутнул головой, заспешил из ограды. Григорий Фомич таким его еще никогда не видел.
«Вот тебе и Лазебный, — думал он. — Вот тебе и тихий мужичок. Только пришел, а вон как напугал. Дрожит Семка, заячья душа, листок осиновый, да и только. Теперь поглядим, как его прищучат. Может, и вправду прищучат.»
Григорий Фомич многое знал из тех, не всем известных дел, какие творил начальник лесоучастка Корнешов. И сколько леса на сторону отправил, и кому какую поблажку сделал, чтобы потом при случае рот заткнуть. Особенно большую силу он заимел, когда начали прижимать с личным хозяйством. Луга за речкой, где всегда косили касьяновцы, передали совхозу, и теперь там разрешалось ставить сено только на проценты. Стог поставишь — половина тебе. А в бору все поляны, даже осока на болотах, числятся за лесоучастком, начальник ими распоряжается. Вот и раскидывай.
Заматерел Семен Анисимович, заленился, по дому почти ничего не делал. Надо картошку посадить — придет к кому-нибудь из должников, попросит, попросит так ласково, уважительно, и, глядишь, бросает мужик свои дела, едет к Семену Анисимовичу на пашню или в огород идет. И сено он таким манером ставил, и домину свою в порядке поддерживал.
Про все мог рассказать Григорий Фомич. И про те слова, которые услышал от старого Анисима, — тоже мог рассказать. Но больно обжегшись на молоке, он теперь дул и на воду. Только успокаивал себя: «Ничего, бог шельму метит. Жизнь его все равно накажет. Жизнь, она умная. Не отвертится Семка, и его припекут.»
И точно, припекли. Докопался все-таки Лазебный, разобрался в бумажках. Одна комиссия приехала, другая, шарили, шарили, и в конце лета Семена Анисимовича с начальников лесопункта сняли.
Григорий Фомич, услышав про эту новость, не удержался и зашел к Корнешовым. Семен Анисимович спокойнехонько сидел на веранде и пил с женой чай. Жена у него была тоже полная, под стать мужу. И сидели они, оба широкие, увесистые, похожие друг на друга, как брат с сестрой. Сидели так, словно ничего не случилось.
Григорий Фомич поначалу опешил, потом решил, что это для чужих глаз, его не проведешь.
— Доброго аппетита!
— С нами чай пить.
— Да я так, на минутку, поздравить тебя хочу. Говорят, перемещенье по службе вышло.