Больше всего она не могла простить себе именно этот сон. И правильно, правильно сделал сегодня брат Ивана, что не стал с ней сидеть за одним столом. Тысячу раз правильно!
Только сейчас, когда до нее дошел в полной мере страшный смысл случившегося, только сейчас она полностью поняла и другое — все, что не имело никакого отношения к любви, к их с Иваном любви, было второстепенным, неважным. А она на какое-то время попыталась переставить любовь на второе место. Иван этого не выдержал. А без него для Светки все потеряло смысл.
Она тяжело перевернулась на спину, в изнеможении раскинула руки и, еще давясь рыданиями, долго смотрела в тускнеющее вечернее небо.
Домой Светка вернулась в сумерках. Семен Анисимович встретил ее встревоженным взглядом. Он видел, что с дочерью творится неладное, жалел ее и ругал Ивана — не мог, дубина, ничего умней придумать! И самого себя Семен Анисимович тоже чувствовал обиженным. Для них, для них все, а вышло вот как.
Светка, глядя мимо него сухими глазами, быстрым движением сдернула с головы платок, и ее длинные каштановые волосы рассыпались по плечам. Даже сейчас, осунувшаяся, с темными кругами под глазами и тоскливым взглядом, устремленным неизвестно куда, даже сейчас Светка была красива. И Семен Анисимович, забыв обо всем, невольно залюбовался, глядя на нее.
Держа на весу платок, она вышла на середину комнаты, остановилась, неожиданно крутнулась и оказалась почти лицом к лицу с отцом. Семен Анисимович даже слегка отшатнулся.
— Я уезжаю.
Он молча хлопал глазами. Светка отвернулась и, глядя куда-то в угол, еще раз повторила:
— Я уезжаю.
Семен Анисимович сглотнул слюну и растерянно — чего-чего, а этого он никак не ожидал! — спросил:
— Куда?
— На все четыре стороны. Уезжаю! Не могу я тут жить! Глядеть не могу!
Семен Анисимович справился с первой растерянностью, строго сузил глаза и сурово прикрикнул:
— Ну-ка, тише, не кричи.
— Буду, буду кричать! Что, не пустишь, дома запрешь?! Убегу! Или как Иван…
— Светка!
— Да, да, повешусь, если не пустишь! Будь ты проклят, вместе со своей наукой! Ты меня всему научил! Слышишь?! Всему научил! И как любовь убивать — тоже научил! Я убила! Убила! Смотреть на тебя не могу! Противно!
Не слова, а глаза Светки, горевшие нескрываемой злобой, напугали Семена Анисимовича. Он умел хорошо разбираться в людях и хорошо понял — она вырвалась из-под его руки. Начал уговаривать путанно и неуверенно. Но Светка не дослушала, ушла в свою комнату и прихлопнула дверь.
Давно не знал Семен Анисимович, что такое бессонница. И вот он снова ее узнал. Из угла в угол, из угла в угол топтал по широкой, просторной комнате невидимую тропинку, мысли его, как и невидимая тропинка, упирались в тупик.
За всю жизнь Семен Анисимович ни разу не изменял однажды выведенному и не однажды проверенному правилу: можно хорошо жить, только надо уметь. Но с недавнего времени чаще стал подумывать о том, как это правило станет ему ненужным. И не потому, что оно стало плохим или он в нем разуверился. Просто оно ему будет ненужным. Через год Семен Анисимович уходил на пенсию. И собирался осуществить последнюю, самую заветную мечту своей жизни. Хотел продать дом, хозяйство и уехать к морю, которого никогда не видел. Дом на море ему присмотрел дальний родственник, найденный письмом в теплых краях. Деньги у Семена Анисимовича были, не только ему до конца жизни хватит, но и Светке с Иваном останется. Своей мечтой он не раз делился с дочерью, ее глаза загорались и она послушно делала, что он ей подсказывал, не рассуждая, а полностью полагаясь на его ум и опыт. Все было рассчитано, все продумано. Только никак Семен Анисимович не мог предугадать последней выходки зятя. Ведь псих, псих ненормальный, и только. А ведь как хорошо шло.
В гости к Семену Анисимовичу наведывалась добрая половина районного начальства. Лучшего человека, который бы указал удачное место для охоты или рыбалки, — не найти. К тому же Семен Анисимович — хлебосольный хозяин: и банька будет истоплена, и ужин на столе стоять, и переночевать можно на белых простынях, а главное — злым языкам ничего не будет известно.
Он всегда внимательно смотрел на жизнь, как бы вприщурку, и всегда успевал заметить, что по ней плывет нового. Несколько лет назад разглядел — народ, как ошалелый, кинулся в бор и на речку. Не за едой, как раньше, не за приварком к столу, а кинулся по той же самой причине, по какой в драку раскупали ковры в магазинах и платили бешеные деньги за простые овчинные тулупы, в которых еще недавно ездили за сеном. Оказалось, что даже паршивые лосиные рога можно сбыть с немалой пользой.