– Мунлик уехал за ним.
– Оэлун… – Ему хотелось сказать ей, как он торопился увидеть ее, но силы иссякли, голова закружилась, и он поплыл куда-то, мягко покачиваясь, под нарастающий звон серебряных колокольчиков.
Он умер, не дождавшись Тэмуджина, не приходя в сознание.
Часть вторая
I
– Гей, гей! – Взметнув снежную пыль, Тэмуджин скатился с берега Онона.
Ветер слизал с реки снег, и ровное голубоватое поле льда, изрезанное белыми прожилками трещин, блестело в лучах негреющего солнца. На льду уже играли в бабки Хучар, двоюродный брат Тэмуджина, и Джамуха, сын нойона племени джаджират.
– Эй, Хучар, сегодня ты не выиграешь! – Тэмуджин достал из рукавицы новую биту – большую, тяжелую бабку. – Смотри!
Взвесив на руке биту-бабку и осмотрев ее плоско стесанное (для лучшей устойчивости) брюхо, Хучар равнодушно проговорил:
– Моя лучше.
– Конь познается в беге, – сказал Джамуха, поправляя рысью шапку с блестками инея на сером меху.
– Помалкивай! – грубовато осадил его Хучар. – Ты с любой битой проиграешь.
Хучар всегда выигрывал и у Джамухи, и у Тэмуджина, потому был с ними высокомерен. За это оба его недолюбливали и страстно желали выиграть когда-нибудь все бабки, какие он успел накопить. Джамуха на всякие выдумки ловок, но, может быть, обойдется и без его хитростей. Если бита получилась такой же, как у Хучара, не надо ничего придумывать, можно выиграть и так.
– Ну, начали? – Тэмуджину не терпелось испробовать биту, и он поставил бабки в круг, вычерченный ножом на льду.
Первым бил Джамуха. Он долго целился, щуря глаза с длинными, загнутыми вверх, как у девушки, ресницами. Бросок получился слишком слабым. Бита, прискакивая, шла по льду, на глазах теряя скорость, в круг она еле вползла. Джамуха, неловко улыбаясь, полез за пазуху доставать проигранную бабку.
Настала очередь Тэмуджина. Он сбросил овчинные рукавички, потер руки, прошептал: «Мать-земля, вечное небо, помогите мне!» Бита заскользила по льду и кувырком ушла в сторону. Тэмуджин, не скрывая досады, зло пнул биту носком гутула.
Хучар кинул свою биту, почти не целясь. Большую часть расстояния она пролетела по воздуху, плавно опустилась на лед и, быстро вращаясь, врезалась в ряды бабок. Сухо щелкая, они разлетелись, три штуки оказались за чертой – выигрыш Хучара. Ну что за бита, что за рука у этого Хучара!
Пока Хучар собирал выигрыш, Джамуха вынул нож, присел над его битой, одним ударом отвалил от брюха бабки клин кости, подмигнул Тэмуджину. Так вот, значит, что он придумал. Ну и ловок, ну и хитер!
– Там была трещина, – прошептал Джамуха. – Я давно приметил.
Хучар ни о чем не догадался. Бросил биту так же, как и в первый раз, но она пошла кувырком. Но и после этого он ничего не понял. Только после третьего промаха заметил, что бита не в порядке.
– Почему она сломалась? – недоумевал он.
– Лед крепкий, как железо, – охотно пояснил Джамуха. – А бита старая, и кость у нее слабая, как дерево осины.
– Без тебя знаю, что старая. Этой битой еще мой дед играл. Пойдемте домой.
– Вот хитрый какой! – возмутился Джамуха. – Раз начали, надо играть!
Тэмуджину было неловко оттого, что они обманывают брата. Хотел было заступиться за Хучара, но вспомнил, как тот уходил отсюда с пазухой, вздувшейся от выигранных бабок, гордый и недоступный. Ни разу у него не хватило ума по-братски поделиться выигрышем.
– Ну уж нет, Хучар, ты будешь играть! – поддержал Тэмуджин Джамуху.
– Не распоряжайся! – отмахнулся Хучар. – У кого хочешь спроси: бита сломалась – игра пропала.
– Чего спрашивать? Своей головы нет? – Но тут Тэмуджин увидел Кокэчу, сына Мунлика. Этот парень все рассудит как надо. – Если уж так хочешь, давай спросим. Эй, Кокэчу! Иди сюда!
Кокэчу шел из-за реки, нес на плече пучок тальниковых прутьев. Он повернул к ним без особой охоты, спросил у Тэмуджина:
– Чего надо?
– Нам надо разобраться… – начал было Тэмуджин.
Его перебил Хучар:
– Нашли у кого спрашивать! Он же сроду не играл!
– Зато он скоро будет шаманом. Он уже умеет говорить с духами. Правда, Кокэчу?
Кокэчу спокойно кивнул головой. У него было узкое лицо с острым носом, над верхней губой чуть заметно темнели усики; со всеми и всегда он держался ровно, говорил с мягкой, вроде бы застенчивой улыбкой, но при этом мог сказать в глаза человеку такие слова, произнести которые не всякий решился бы и в сильном гневе; с мягкой улыбкой не вязался и пристальный, изучающий взгляд угольно-черных глаз, всегда устремленных прямо на собеседника.