– Постлать вам постель?
Старший засмеялся.
– Э, да ты добрая! Но спать мы поедем в степь. А чтобы вам не вздумалось убегать, всех лошадей уведем с собой. Вот так, хозяйка. Налей еще кумыса.
Мать вошла в юрту, наклонилась над бурдюком так, чтобы закрыть собою дверь. Тэмуджин сел, знаками попросил нож. Она отрицательно качнула головой, еле слышно прошептала:
– Нельзя. Небо отвернется от того, кто прольет кровь человека у порога своего дома.
– Если бы это были…
– Тише! – И громко позвала: – Хасар, иди помоги мне!
– Ну, что тебе? – Хасар шагнул в юрту, злой, с ожесточенно сжатыми губами.
– Свяжите их! – суровым шепотом сказала мать. – Сейчас. Я уроню чашу – кидайтесь. Тэмуджин – на того, что сидит справа. Хасар с ребятами – на второго.
– Ты чего возишься, хозяюшка?
– Идем.
Тэмуджин подполз к выходу, выглянул. Нукеры сидели спиной к юрте, держали в руках широкие чаши. Тот, что справа, сутулый, с короткими, присоленными сединой волосами, – старший. Это был верный нукер Аучу-багатура, безжалостный и непреклонный исполнитель его воли. Второй был незнаком Тэмуджину. Засаленный воротник халата врезался в его красную, потную шею.
Хасар и ребята стояли чуть в стороне от огня. Хасар им что-то шепнул, и братья испуганно переглянулись. Это сразу же заметил старший нукер.
– Чего шепчетесь?
– Боимся громким разговором помешать вам, – нагло ответил Хасар.
Солнце уже почти село, полосы теней слились в одно целое, лишь кое-где золотились бугры да огненным светом пылали метелки ковыля.
Старший поставил чашу. Мать взяла ее.
– Налить?
– Нет. – Он поднялся, похлопал себя по животу. – Хорошо наелся. Ты дай кумыса нам с собой. И мяса прихватим. – Глянул на Хасара. – Ты, крикливый, поедешь с нами.
Мать уронила чашу, вскрикнула.
В два прыжка Тэмуджин подскочил к нукеру, сцепил на его горле руки, надавил коленом на спину, рванул на себя. Вместе упали на землю. Нукер хрипел, его руки тянулись к рукоятке ножа, но маленькая рука матери опередила, выхватила нож, отбросила в сторону. И тут же с непостижимой быстротой и ловкостью захлестнула петлю сыромятного ремня на правой руке нукера. Подбежала Хоахчин, вдвоем подтянули левую руку, надежно связали. Тэмуджин разжал пальцы, поднялся. Второй нукер лежал лицом вниз, на нем верхом сидели все четыре брата и скручивали руки за спиной. Никто не произнес ни слова, слышалось лишь хриплое дыхание. Тэмуджин пнул «своего» нукера в бок.
– Вставай!
Нукер, кряхтя, поднялся. В его глазах было изумление. Пояс, оттянутый тяжелым мечом, сполз на низ живота, Тэмуджин подобрал с земли нож, полоснул им по поясу, и меч упал на землю. Сдернул с головы нукера потрепанную шапку и бросил на меч. То же самое сделал с молодым нукером Хасар, подтолкнул его к старшему. Без шапок, в распахнутых халатах, они выглядели совсем не воинственно. Губы Тэмуджина скривила усмешка.
– Еще кумыса хотите?
И с мстительной, сладострастной злостью ударил старшего нукера по лицу, потом еще и еще раз. Хрястнула переносица, из ноздрей нукера полилась кровь, она разбрызгивалась под кулаком Тэмуджина, обагряла руку. Мать, испуганная вспышкой его неутолимой, дикой ненависти, оттащила от нукера, повисла на плечах.
– Очнись! Очнись, сын мой!
Нукер согнулся, отхаркивая кровь, прохрипел:
– Ну, рыжеголовый дьявол, ты далеко пойдешь. Недаром тебя, как злобного пса, нойон хочет держать на привязи.
– Не удержит! – закричал Тэмуджин.
– Да уж вижу, что не удержит. Зря он не убил тебя. Зарежешь нас?
– Руками требуху вырву!
– Замолчи! – с отчаянием вскрикнула мать, повернулась к нукерам: – Уходите.
Старший нукер перестал отплевываться.
– До ближнего куреня четыре дня пути на лошади. Пешком, без еды и питья мы не дойдем.
– Да-да, без еды и питья, – плаксиво-жалостливым эхом отозвался молодой.
Хасар дал ему пинка.
– Шагай, поносящий телок!
Старший нукер попросил Оэлун:
– Развяжи руки.
Опережая ее, Тэмуджин сказал:
– Зубы есть – перегрызешь.
Нукеры побрели в сумеречную степь, провожаемые свистом и улюлюканьем братьев. Мать горестно качала головой.
Ночью Тэмуджин не спал, прислушивался к звукам за стеной юрты, ему все казалось, что нукеры вернутся и попытаются захватить или украсть лошадей, поставленных у коновязи. На рассвете он оделся, опоясался ремнем, захваченным у нукера, взял его сайдак с луком и стрелами. Проснулся и Хасар, поморгал заспанными глазами, проворно вскочил и, ни о чем не спрашивая, тоже прицепил к своему поясу меч и нож.
– Вы куда? – Мать приподняла с постели голову.
– Сегодня покочуем, а у нас стоят петли на тарбаганов. Надо снять.