– Мы в порядке, – шепчет она, как и раньше, имитируя тон исполнительного директора. Как будто эти люди когда-нибудь говорят шепотом. – Мы прячемся.
– Что ты видела?
– Я люблю тебя. И мы в порядке, но я не могу говорить. Я должна быть начеку. Я видела того мужика издали. Там… – она смотрит на макушку Линкольна, – там у входа была стрельба, и после этого мы проходили мимо. Потом мы побежали и спрятались. Это все, что я знаю. Правда, не звони больше. Я позвоню, когда мы будем в безопасности.
– Я наберу девять-один-один и скажу полицейским, что вы в вольере дикобраза, – задыхаясь, говорит он. Такой голос бывает у него, когда он, поднимаясь по крутому холму к своему офису, звонит ей, чтобы спеть одну из своих песен – он всегда поет, – но он знает, что она рассмеется и повесит трубку. – Я люблю вас. Передай ему. Берегите себя.
Она отключает телефон и поворачивается к Линкольну. Он беспокойно ерзает у нее на коленях, дрыгает ногами и бьет теннисками о землю. Она просовывает руки ему под мышки, помогая повернуться и встать на ноги. Он встает, и она продолжает держать его за пояс.
– Это был папа, – шепчет она.
Линкольн прислоняется спиной к валуну:
– Знаю.
– Говори шепотом, – произносит она. – Он просит передать, что любит тебя.
– Знаю, что любит.
– Чуть потише, – умоляет она.
– Ладно, – шепчет он в ответ.
Он снова начинает дрыгать коленками. Ноги стоят на месте, но все тело дергается. Получается странный танец, будто пляшет марионетка.
Небо розовеет, над вершинами деревьев пролегают длинные фиолетовые полосы.
– Ты действительно очень большой, – говорит она.
– За нами гонится сейчас плохой дядя? – спрашивает он.
– Не знаю, – отвечает она. – Но если и гонится, то здесь он нас не найдет.
Продолжая подергивать руками и ногами, Линкольн вертит головой по сторонам, изучая новый ландшафт. Как всегда, он любопытен и в то же время осторожен. Она наблюдает за ним. Стоя на одном месте, он повсюду шарит взглядом.
Любопытство пересиливает. Он делает шаг в сторону кирпичной стены здания, указывая на что-то.
– Там миска для воды, – говорит он. – Как миска Мадлза.
– Ага, – соглашается она.
Она снова оглядывает траву вокруг них и, кроме потрескавшейся пластмассовой миски, которую он заметил, видит другие странные мелочи, разбросанные поблизости. Справа от них авторучка, а ближе к ограде – блестящий обруч для волос. Ей кажется, что около забора виднеется белый носок.
– Дикобразы пользуются мисками для воды? – спрашивает он.
– Думаю, да.
– Они пьют воду?
Она представляет себе, что зажимает ему рот рукой, крепко держит его, приказывая замолчать. Она отчаянно этого хочет, но не может вообразить сценарий, в котором это возможно. Если она сильно напугает его и он перестанет болтать, то, вероятно, разревется.
– Ш-ш-ш, – вновь шикает она. – Говори потише. Все пьют воду.
– Все? – шепчет он.
– Все, – повторяет она.
– Значит, дикобраз пил из этой миски? – говорит он, подходя к Джоан ближе и прижимаясь к ее правому боку. – И он сидел у этого камня, как мы сейчас? Ты думаешь, это был мальчик? Или девочка?
Она не замечает в нем признаков испуга. Его голубые глаза широко распахнуты, но они всегда широко распахнуты. Он удобно привалился к ней и, пожалуй, немного взволнован тем, что находится в доме дикобраза. Разумеется, у него нет представления о том, что именно по-настоящему ужасно. Он боится маскотов, Чаки Чиза и коров ресторана «Чик-фил-Эй». На прошлой неделе они наткнулись на один из фильмов про Бэтмена, который показывали по телевизору, где играет Хит Леджер – весьма волнующий, – и Линкольн сказал, что в старой версии 1960-х Джокер страшнее (сын большой знаток Бэтмена).
Иногда, услышав в громкоговорителе незнакомый голос, Линкольн плачет. Он считает ужасными инспекторов манежа в цирке. А сейчас он, теребя бородавку на правой руке, тихо напевает: «Слава, слава старой Джорджии! Слава, слава…»
И все же. Невозможно предугадать, что скрывается за спокойным выражением этого круглого лица. Ей следует дать ему какое-нибудь объяснение. Предложить какой-то план. Ему всегда нравилось составлять планы, нравилось знать, что вторник – музыкальный день в детском саду, что в среду будет испанский, а в четверг – урок рисования, и что она заезжает за ним каждый день, кроме среды, когда его забирает Пол, и что в субботу вечером они закажут на ужин китайскую еду, а в воскресенье утром ему разрешат целый час смотреть мультики.
Ему нравится знать, что именно произойдет.
– Так вот, – шепчет она, пока он дотрагивается до ее лица, проверяя, на месте ли его любимая веснушка, – все будет отлично. Здесь мы в безопасности. Это как в той истории, когда происходит сражение и плохих парней сажают в тюрьму. Нам просто надо тихо посидеть здесь, пока плохого парня не поймают.