Я вспомнила про одеколон, которым пах ее воротник и ее шарфик, и еще, как вел себя Стивенс, когда застал меня в своем офисе.
- Нет, - сказала я. - Это было не так. Уэсли лишь взглянул на меня в ответ.
- У Стивенса есть определенные качества, которые могли бы способствовать тому, что случилось со Сьюзан, - объяснила я. - Ему плевать на всех, кроме себя. И еще он - трус. Если запахнет жареным, он притихнет, как мышь. У него в первую очередь появляется импульс подставить кого-то другого.
- Как в случае с тобой, например, когда он оклеветал тебя, а сам украл документы.
- Наглядный пример, - согласилась я.
- Сьюзан положила в банк три с половиной тысячи долларов в начале декабря, недели за две до смерти Дженнифер Дейтон.
- Правильно.
- Хорошо, Кей. Давай-ка вернемся немного назад. Сьюзан, или Стивенс, или оба пытались влезть в твой компьютер через несколько дней после смерти Уоддела. Мы думали, что они искали нечто такое, что могло оказаться в протоколе вскрытия и что Сьюзан могла пропустить во время вскрытия.
- Конверт, который Уоддел просил захоронить вместе с ним.
- Вот это меня по-прежнему смущает. Коды на квитанциях не соответствуют нашим догадкам. Подходят только даты, а коды не имеют отношения к ресторанам и телефонным будкам между Мекленбургом и Ричмондом.
- Знаешь, Бентон, возможно, объяснить это настолько просто, что поначалу нам даже и не могло прийти это в голову.
- Я весь внимание.
- Когда ты куда-нибудь едешь по делам Бюро, думаю, тебе приходится заниматься тем же, чем и мне, когда я в служебной поездке. Ты отчитываешься за расходы и сохраняешь все квитанции. Если ты часто разъезжаешь по службе, то собираешь квитанции сразу за несколько поездок, чтобы избежать бумажной волокиты. И все эти квитанции у тебя где-то лежат.
- Все это превосходно объясняет наличие квитанций, - согласился Уэсли. - Возможно, кому-то из тюремного персонала понадобилось съездить в Питерсбург. Но как квитанции оказались в заднем кармане Уоддела?
Я вспомнила про просьбу Уоддела о захоронении содержимого конверта вместе с ним. Потом мне неожиданно пришла в голову одна, казалось бы, непримечательная деталь. В день казни Уодделу была разрешена двухчасовая встреча с матерью.
- Бентон, а ты разговаривал с матерью Ронни Уоддела?
- Несколько дней назад Пит был у нее в Суффолке.
Она не очень-то расположена беседовать с нем-то вроде нас. В ее глазах именно мы отправили ее сына на электрический стул.
- Значит, она не поделилась ничем по поводу своих впечатлений от беседы с сыном в тот день.
- Из ее слов можно лишь сделать вывод о том, что он был каким-то пришибленным и испуганным. Хотя вот один интересный момент. Пит поинтересовался, куда делись личные вещи Уоддела. Она сказала, что ей отдали его часы и кольцо, объяснив, что он пожертвовал свои книги, стихи и прочее Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения.
- У нее это не вызвало недоумения? - спросила я.
- Нет. Похоже, она считала, что Уоддел вполне мог так поступить.
- Почему?
- Она не умеет ни читать, ни писать. А главное - ее обманули, так же как и нас, когда Вэндер пытался добраться до личных вещей Уоддела в надежде снять с них отпечатки его пальцев. И, скорее всего, эта ложь исходит от Донахью.
- Уодделу было что-то известно, - сказала я. - И Донахью стремился заполучить каждую записочку, которую тот писал, каждое адресованное ему письмо, потому что, должно быть, Уоддел знал нечто такое, что определенные люди хотели сохранить в тайне.
Уэсли сначала не ответил.
Потом он спросил:
- Как, ты говоришь, назывался одеколон Стивенса?
- "Ред".
- И ты уверена, что почувствовала тот же запах на воротнике и шарфике Сьюзан?
- Я бы не стала это утверждать в суде под присягой, но этот запах довольно запоминающийся.
- Думаю, пора нам с Питом немножко побеседовать с твоим администратором, чтобы предоставить ему шанс покаяться.
- Хорошо. Мне кажется, я могла бы помочь создать ему соответствующий настрой, если ты дашь мне время завтра до полудня.
- Что ты собираешься предпринять?
- Попробую потрепать ему нервы, - ответила я.
Тем же вечером я сидела и работала за столом на кухне, когда услышала, как Люси въехала на машине в гараж. Я пошла ее встретить. На ней был синий тренировочный костюм, одна из моих лыжных курток, в руках - спортивная сумка.
- Я такая грязная, - сказала она, пытаясь ускользнуть из моих объятий, однако я уже почувствовала, что ее волосы пахнут порохом. Глянув на ее руки, можно было не сомневаться, что некоторое время назад она держала оружие.
- Ого, - воскликнула я ей вслед. - Где он?
- Где кто? - невинным тоном откликнулась она.
- Пистолет.
Она нехотя вытащила из кармана куртки мой "смит-вессон".
- Я и не знала, что у тебя есть разрешение на тайное ношение оружия, сказала я, забирая у нее револьвер и проверяя, разряжен ли он.
- Оно мне и не нужно, если я тайно ношу его в своем доме. А до этого он лежал у меня на виду на сиденье машины.
- Все это замечательно, только мне это не нравится, - тихо сказала я. - Рассказывай.
Она молча проследовала за мной на кухню, и мы сели.
- Ты сказала, что едешь в "Уэствуд" поразмяться, - начала я.
- Я помню, что сказала.
- Где ты была, Люси?
- На полигоне Мидлосиэн-Тернпайк. Это крытое стрельбище.
- Я знаю, что это такое. И в который раз ты уже туда ездишь?
- В четвертый.
Она смотрела мне прямо в глаза.
- О Господи, Люси.
- А что же мне делать? Пит меня больше с собой не берет.
- Лейтенант Марино сейчас очень и очень занят, - ответила я, и это прозвучало так многозначительно, что мне самой стало не по себе. - Ведь ты же знаешь, в чем дело, - добавила я.
- Да, конечно. Сейчас он не может приехать. А если он не может приехать к тебе, значит, он не может приехать и ко мне. Он где-то ищет убийцу-маньяка, который расправляется с такими людьми, как лаборантка из твоего морга и начальник тюрьмы. Хорошо хоть, что Пит может постоять за себя. А я? Мне всего лишь один-единственный раз показали, как надо стрелять. Премного благодарна. Это все равно что разок позаниматься теннисом, а потом сразу принимать участие в Уимблдоне.
- Ты переоцениваешь свои беды.
- Нет. Это ты их недооцениваешь.
- Люси...
- Интересно, что ты скажешь, если я признаюсь тебе, что всякий раз, приезжая к тебе, я никак не могу забыть ту ночь?
Я знала, какую ночь она имеет в виду, хотя многие годы мы старались делать вид, что ничего не случилось.
- Мне было бы неприятно знать, что у тебя со мной связано что-то нехорошее, - ответила я.
- Что-то? Что-то нехорошее?
- Конечно, это было не просто "что-то".
- Иногда я просыпаюсь среди ночи, потому что мне снится, что кто-то стреляет. Потом я прислушиваюсь к жуткой тишине и вспоминаю, как я тогда лежала, вглядываясь в темноту. Мне было так страшно, что я не могла пошевелиться, и я даже намочила постель. А потом завыли сирены, засверкали красные огни, соседи стали выбегать из домов, выглядывать в окна. А ты не давала мне смотреть, когда его выносили из дома, и не позволяла подняться наверх. А зря, потому что я, наверное, представляю себе более жуткую картину.
- Этого человека больше нет, Люси, он больше никому не может причинить вреда.
- Но есть другие, ничуть не лучше, а может, и хуже него.
- Не могу сказать, что ты не права.
- Ну и что же ты намерена делать?
- Я только и занимаюсь тем, что собираю осколки жизней, разбитых злодеями. Что же ты еще от меня хочешь?
- Если ты допустишь, чтобы что-то случилось с тобой, обещаю, я возненавижу тебя, - сказала моя племянница.
- Если что-то со мной случится, вряд ли будет иметь значение, кто меня ненавидит. Но мне бы не хотелось, чтобы ты кого-нибудь ненавидела из-за того, что это скажется на тебе.