В ее улыбке появилось что-то хитрое и плотоядное, отсутствующий взгляд стал живым.
- Черт бы тебя подрал! - сказал он. От злости в голосе его появились визгливые нотки. - Тварь.
Улыбка ее стала злой и жесткой, глаза из кукольно-голубых превратились в стальные. Он больше не противился, и она притянула его к себе. Ее рука обвилась вокруг его шеи, губы прильнули к его губам - горячие, мягкие, влажные.
- Если я тебе не нужна, я знаю других мужчин, которые не откажутся...
Он лежал между спинкой громадного дивана и большими подушками сиденья. Бабетта встала, он слышал, как она пошла в ванную, включила воду. Господи, сделай так, чтобы они пока не приходили. Только не сейчас.
Это же несправедливо. Человек всю жизнь за что-то борется: за то, чтобы хоть немного пожить в безопасности, в роскоши, - и что же происходит, когда он этого добивается? Приходят люди и все это отбирают. Просто-напросто отбирают. Как будто в стране нет закона, как будто на них нет никакой управы. Отбирают - и все. Эти люди позвонили как-то вечером - он думал, ошиблись номером.
"Мы давно восхищаемся вами, мистер Брайс. И вашей организацией. - Он подумал, что звонят из полиции - его кровь превратилась в ледяную воду, подумал, что-то случилось, произошла накладка в Хониуэлле. - Теперь ваша организация будет подчиняться нам". Вот и все.
"Подчиняться вам?.."
"Можете не отвечать прямо сейчас. Дайте нам ответ завтра утром. Мы позвоним в десять".
Он и не собирался подходить к телефону, но так долго не мог заснуть, что проспал. Лежал под балдахином рядом со своей женой Нелли, а за окнами простирался парк. Брайс не знал, что счастлив. Его особняк в елизаветинском стиле под Лондоном был лучшим в радиусе сорока миль. Не молочная ферма, а настоящее чудо: семьдесят коров джерсейской породы, два главных приза на последней ярмарке графства. Сам лорд Брэмптон сказал ему по этому поводу: "Вы становитесь, скажу вам, Брайс, настоящим фермером. Показываете нам, старым консерваторам, преимущества новых методов". А Брайс понятия не имел, что такое новые методы, этим занимался управляющий, но слова лорда означали, что аристократы признали его. Теперь оставалось ждать их приглашений.
А как он за все это боролся! Более двадцати лет. Начал с одного дома, того самого, где они с Нелли поженились. Тогда на него вдруг снизошло: зачем снимать три комнаты, когда дешевле купить всю эту чертову крысоловку. Но надо было найти деньги на первый взнос. Дядя Нелли помог им. Брайс никогда этого не забудет, хотя ни до того, ни после дядя ничего больше для них не делал. Но те пятьсот фунтов...
Из помощника аптекаря Брайс стал владельцем недвижимости, из квартиросъемщика - домовладельцем. Они начали сдавать студентам и скоро поняли, что цветные готовы платить вдвое больше. Но и тогда дело пошло не сразу. Он не сразу смекнул. Все никак не мог сообразить. Накопил денег и купил аптеку, вместо того чтобы купить второй дом. Только через шесть лет они приобрели второй дом, через десять - третий. И тут будто плотину прорвало: он понял, что такое собственность, как ею надо распоряжаться.
Три купленных дома были в неплохом состоянии: старые викторианские дома на окраине Хониуэлла, правда, облезлые, но стоять могли еще долго. Покрасил их два раза, заменил кое-где доски в полу - и стали выглядеть почти на ту цену, которую он за них заплатил. Но последующие его приобретения были уже совсем другие. Этим домам оставалось жить пять, десять лет, прежде чем они сами развалятся: местные власти все равно приговорили их к сносу. Он арендовал их за несколько сотен фунтов, обязавшись отремонтировать или снести, а ремонтировать такие дома дороже станет, чем новые построить.
Он ничего не ремонтировал и не сносил. Судебные разбирательства обходились ему в сотни фунтов, пока он не нашел способ заткнуть глотку местным властям, а тем временем набил трущобы от подвалов до чердаков пакистанцами и ямайцами. В первый год новый бизнес принес ему больше денег, чем, казалось ему, вообще существует за стенами Английского банка. Эдвард Брайс купил "роллс-ройс", загородный особняк, начал нанимать новых сотрудников. Таких, которые не позволят местным хулиганам в пятницу вечером отбирать у жильцов деньги. Поначалу это было главным соображением. И Брайс нашел самый простой выход - нанять местных уголовников. Мистер Альберт Феттер был одной из его первых и самых ценных находок. Когда становилось трудно собирать квартирную плату, жильцы вдруг упрямились и отказывались платить по новым ставкам или освободить место для тех, кто готов был платить, именно Альберт показал, как решаются подобные проблемы.
Естественно, о подробностях мистер Брайс и слышать не хотел. Он сразу же сказал Альберту: "Я ненавижу грязные делишки". Он так их ненавидел, что сейчас даже и не смотрел дома, которые покупал. Его фамилия не фигурировала в деловых операциях, которые велись через множество разных компаний эксперту по вопросам налогообложения потребовалось бы лет пять, чтобы распутать все это. Большинство квартиросъемщиков понятия не имели о его существовании. Только люди старшего поколения, вроде мистера Ахо, все еще жившие в первом из домов "отремонтировать или снести", знали его и звали по имени. По закону они платили арендную плату компаниям "Мэнор истейтс", "Люсинда холдингс", "Уэлфейр гарден хаузинг корпорейшн", но, будучи по большей части людьми бедными и невежественными, называли мистера Брайса Домовладельцем.
Дойди дело до суда, было бы, разумеется, очень просто доказать, что они ошибаются, но раз такого не происходило, возражать не имело смысла. Раза два честолюбивые репортеры пытались раскопать какой-нибудь скандальный материал и создать себе репутацию на пустом месте. Но законы о клевете - да и деньги - были хорошей защитой от них. Просто удивительно: несколько тысяч фунтов, если их раздать кому надо, помогают сохранить в тайне твою жизнь. Совсем как высокий забор.
Брайс был счастлив. По-настоящему счастлив. Год назад он сказал бы, что его жизнь - полная чаша. Полная до краев. Нелли поправлялась после операции. Появилась эта квартира. Первоначально она предназначалась для Квини. Когда же та сбежала с Бенджамином, Брайс нашел Чарлин, которую сменила ее подружка Марна, а потом - Бабетта. Он медленно облизал свои сухие, чуть запекшиеся губы, посмотрел на атласные обои над спинкой дивана: оптовая цена - двадцать семь фунтов за рулон. На свою спальню он бы таких денег не потратил. С Нелли припадок случился бы, узнай она, что он израсходовал такую сумму на обои для комнаты, не говоря уже о том, что это цена одного рулона.
Двадцать семь фунтов за рулон обоев. Четыре тысячи за шубу. Да еще "альфа-ромео". Никаких денег не хватит. Точно бездонная бочка. Кидаешь туда деньги, и они пропадают. Почему бы не выгнать ее? Как Марну. Нужно только сказать Альберту... или кому-то еще из этих...
Его мысли завертелись вокруг денег, которые Бабетта тратила, словно это оберегало его от мыслей о другом...
Они перезвонили в десять, и он рассмеялся в трубку - так в это время дня смеется человек, когда солнце освещает его тридцатиакровый парк и газоны, когда у него сто тысяч фунтов в швейцарском банке, еще сто тысяч в Канаде - на всякий случай и...
Он бросил трубку, зашел в гараж - Сэмюел в этот день не работал, завел "роллс". Передок машины словно приподнялся над землей, очень медленно, как в замедленной съемке. И Брайса ошарашил звук взрыва - ударная волна обрушилась на его барабанные перепонки, расплющивая череп, словно гигантские трещотки, ослепила его, оторвала от кожаного сиденья, швыряла из стороны в сторону. Брайс услышал свой крик и продолжал кричать, уже не понимая, кто кричит, а дальше вообще перестал что-либо соображать. Багровые колеса медленно завертелись у него в голове, а сам он, маленький, чистенький человечек, в чистеньком сером костюме, рухнул на сиденье, хватая ртом воздух, как рыба, размахивая маленькими ручками с наманикюренными пальцами.
Взрыв оказался несильным - все было рассчитано: повредить машину так, чтобы с водителем ничего не случилось. Он не потерял сознания: слышал крики за стенами деревянного, обсаженного розами гаража; слышал, как Мэттьюз, старший садовник, бежал и орал: "Пожар, пожар!" Потом - дворецкий. И одна из горничных. И, как всегда, последней прибежала Нелли. Задыхаясь, всхлипывая от страха, она попыталась вытащить его из машины. Дура! Неуклюжая дура! А вдруг у него был бы сломан позвоночник? А вдруг? Но он позволил ей отвести себя в дом, уложить в постель. И вызвать врача. Но не полицию. И когда ему снова позвонили в одиннадцать, он уже очень внимательно их выслушал и сделал все, что ему сказали. Так продолжалось до сих пор.