- Раз-два, взяли! - скомандовал капитан Робертсон, подправил костяшкой пальца свои черные, блестящие, как у крота, усы, властно кивнул двум вышибалам, которые в нерешительности продолжали стоять, загораживая дорогу, у черной портьеры. Те отодвинулись. Небольшая процессия прошла мимо них, двинулась вверх в кромешной тьме к прямоугольнику пыльного вечернего света. Ноги Шона волочились, стучали по ступенькам. Тем, кто его нес, приходилось идти боком, и один чуть не упал. Он перелетел через мусорный бак во время погони и теперь прихрамывал. Высвободив руку, он со злостью сверху как молотком ударил потерявшего сознание Шона.
- Прекратить, - приказал капитан Робертсон. - Возьмите его за ноги.
Третий громила - тот, что бил Шона в гостинице "Дилижанс", - подымался по лестнице задом, прикрывая отход на случай возможных осложнений. Но ничего не произошло. Музыка на заезженной пластинке достигла апогея, кружевные трусики упали на пол, и мужчины увидели то, за что платили фунт при входе и еще пять шиллингов за то, что числились членами клуба.
Капитан Робертсон жестом остановил такси. Остальные стояли в дверях клуба, поддерживая Шона. Человек в окошечке демонстративно смотрел в другую сторону. Такси подъехало, двое впихнули туда Шона под сочувственный смех любопытных и их громкие замечания в адрес выпивох. Таксист был воплощением скуки. Человек в окошечке успокоился на глазах. Капитан Робертсон влез в такси, захлопнул дверцу. Четвертый спутник незаметно перешел на другую сторону улицы - посмотреть, как будут развиваться события, и только потом сел в машину.
Спустя две минуты шофер первого такси, багровый от злости, вернулся в клуб с полицейским. Его машина все еще неподвижно стояла посередине узкой улицы, автомобили объезжали ее как могли.
- Спокойно, спокойно, - говорил очень молодой полицейский. - Что произошло, почему такой шум?
Но оказалось, все в порядке. Ни в клубе, ни на улице никто ничего и никого не видел. Ни таксиста, ни бегущего человека, ни его преследователей, ни драки, ни того, как таксиста выкинули из клуба. В зале внизу раздевалась негритянка, полицейский стал красным, как свекла, подумав, что сказала бы его мама, поделись он с ней увиденным. Негритянка еще несколько ночей снилась ему, полицейский дергался во сне, пока мама не стала вливать ему инжирный сироп в молоко с кукурузными хлопьями.
Никто ничего не видел. Полицейский пригрозил таксисту вызовом в суд за организацию затора в уличном движении и помог откатить машину в переулок.
18
Они лежали на широкой постели, почти не касаясь друг друга. Рэнделл наблюдал за Бабеттой в зеркалах - сначала в одном, потом в другом. Он нашел в шкафу пару высоких черных сапог мягкой кожи и заставил ее надеть их. Сам Рэнделл в китайском халате Бабетты лежал как мандарин на шелковом покрывале и подушках. Когда Бабетта смотрела на него краешком глаза, она видела, что Рэнделл пристально смотрит на нее, его змеиный рот слегка шевелится, он то и дело быстро смачивает губы языком.
Рэнделл заставил ее лечь на живот, погладил по голой спине, провел рукой по краю высоких кожаных сапог. Но близости между ними не возникло - ей было холодно и страшно.
- Теперь-то мы повеселимся, - тихо произнес он. Его рука ласкала Бабетту. Она закусила шелковое покрывало, чтобы не закричать.
- Успокойся, расслабься, - прошептал он. Рэнделл гордился своей способностью расслабляться в любых обстоятельствах. "Оставь меня на полчаса в покое, - часто говорил он, - я посплю двадцать пять минут и проснусь свежим, как будто спал всю ночь. Весь секрет в полном расслаблении". Оливер Рэнделл гордился многими своими способностями: умением обращаться с машинами, женщинами, собаками, подчиненными. "Все они очень похожи друг на друга, - говаривал он. - Они должны знать, кто их хозяин". Гордился Рэнделл и своими способностями психолога: "Важно не то, что ты делаешь с человеком, а то, что, он думает, ты собираешься сделать, чтобы сломить его. На Кипре..."
Двумя пальцами он ущипнул Бабетту за ногу - она попыталась высвободиться. Рэнделл удержал ее, не поворачивая головы, не сводя с нее взгляда в зеркале. Он думал о Кипре - как там все случилось; о пленном, который не хотел говорить. Пришлось убить на этого пленного всю ночь - зато какого результата он добился. Самая прекрасная ночь в его жизни - хоть это и Кипр. Интересно, продержится ли Шон Райен всю ночь? Рэнделл сильно в этом сомневался.
- Власть - странная штука, - сказал он. - Люди ничего в жизни так не хотят и ничто их так не пугает, как власть, когда они ее получают. Или могут получить. Только страх перед властью и охраняет демократию. Ничего больше. Рэнделл ласкал теплое тело Бабетты, прохладную кожу сапог, холодный металл молнии. - Только страх стать хозяином. А вовсе не количество голосов на выборах и не записанные в конституции права. Народу нужен хозяин. Чтобы людям говорили, что надо делать. Чтобы они чувствовали себя спокойно. - Его взгляд был устремлен в зеркало, на белое тело Бабетты, испещренное тенями. Но видел Рэнделл будущее, в котором он не побоится стать хозяином. Настоящим хозяином. "Генерал Кромвель", один из тех, кто может носить любую маску, играть в британского де Голля или в Франко, Салазара, а если кто захочет то почему бы и нет? - в британского Гитлера или в Муссолини, порожденных хаосом и крахом, который надвигается на Англию. При необходимости этому можно и помочь. С помощью безработицы, нищеты, банкротств, невероятно уязвленного тщеславия, жесточайшего комплекса неполноценности, тоски по безвозвратно утерянному. По этой формуле создаются диктаторы - подобно тому как джинны возникают из дыма. Один из них может быть в маске. А он, Рэнделл, будет стоять за их спиной. Его руки ласкали, сжимали, гладили Бабетту.
Рэнделл ждал телефонного звонка от капитана Робертсона - тот мог позвонить в любую минуту, чтобы сообщить о своем успехе или провале. Но Рэнделл не позволял ни этому ожиданию, ни Бабетте влиять на плавность его жестов, на взгляд, на размеренность дыхания, на частоту пульса. Ничто не могло повлиять на его нервы и частоту пульса. Они подчинялись его биоритму как струны скрипачу. Ничто не могло повлиять на них извне. Ведь это он разработал операцию "Хрустальная ночь".
"Все очень просто, - сказал он, когда в первый раз объяснял смысл операции. - Цветные иммигранты - это для нас евреи. Если нам понадобится козел отпущения, он уже есть. Нищета, безработица, нехватка жилья, заразные болезни, прогнившая мораль, проституция, изнасилования - все можно валить на них. К тому же эти цветные - шпионы, пятая колонна всей жуткой, надвигающейся на нас массы африканцев и азиатов. Такое специально не придумаешь. Когда мы решим всерьез двигать дело, начнем погром. Нам не понадобится убивать много цветных: уличные хулиганы-любители докончат за нас. Последует такая паника, что, если мы сделаем все как надо, меньше чем через неделю будет образовано национальное правительство и объявлено чрезвычайное положение. Тогда "Генерал Кромвель"..."
Люди, которым он это объяснял, ужаснулись до глубины души. А через месяц поручили Рэнделлу разработать подробные планы операции под кодовым названием "Хрустальная ночь". Разумеется, на случай чрезвычайных обстоятельств, которые могли возникнуть в весьма далеком и маловероятном будущем, если бы, например, английское правительство - самостоятельно или вместе с Организацией Объединенных Наций - вздумало применить вооруженную силу против Южной Африки. В этом случае предполагалось организовать расовые волнения одновременно в Хониуэлле, Пэддингтоне, Ноттинг-Хилле, кое-где в Бэйсуотере. Хотя это и выходило за рамки полномочий и осведомленности Оливера Рэнделла, но подобные планы разрабатывались и для других городов таких, как Ковентри и некоторые районы Бирмингема.
Люди из "Фонда треста", в общем, не собирались претворять эти планы в жизнь. Они были не из тех, кто думает о неприятных последствиях своих чисто теоретических разработок. Ведь хозяева трущобных домов вовсе не хотят, чтобы крысы кусали детей их жильцов. Когда же это случается, они приходят в такой ужас, что не желают об этом слышать.