— Ты не собираешься говорить мне свое настоящее имя? — Он делает глоток виски и морщится, отставляя его в сторону. Я его не виню, спиртное здесь дерьмовое. Оно предназначено для того, чтобы напоить посетителей, а не для того, чтобы возбудить их вкус.
— А от меня ты этого ожидал? — Я одариваю его соблазнительной улыбкой и поворачиваюсь, чтобы пойти и включить музыку. Я обязательно покачиваю бедрами, движения отработаны до мелочей, как шаги в моей сценической рутине. Все это фальшиво, все это происходит так же естественно, как и моя настоящая сущность. Иногда даже более естественно.
Иногда я боюсь, что потеряю себя здесь. Что все, что меня делает, растворится в облаке дешевых духов и алкогольных паров, и я стану как Черри или любая другая полумертвая девушка, которая смирилась со своей судьбой в этом месте. Что я потеряю свое место в балете, и это станет всем, что осталось от моей жизни.
— Я могу это выяснить. — В его голосе звучат игривые нотки, но по моему позвоночнику пробегает холодок. Он едва ли не первый мужчина, который дразнится, выясняя личность танцовщицы, но все равно это всегда пугает. Меньше всего мне хочется, чтобы кто-то из этих мужчин знал мое настоящее имя, где я живу, чтобы он выследил меня и подверг опасности не только меня, но и Ники.
— Где же тут веселье? — Музыка заполняет комнату, и я двигаюсь в такт ей, снова приближаясь к нему, прикрыв глаза. — Немного таинственности скрашивает жизнь. Кроме того… — я наклоняюсь к нему, засовывая одно колено между его ног, слегка выгибаясь и извиваясь, — главный здесь очень аккуратен с бумагами.
Предупреждение, чтобы не пытался копать, прикрытое дразнящим соблазном. В большинстве случаев мужчины бросают это занятие на этом этапе. Но его пристальный взгляд фиксируется на моем лице, и у меня возникает ощущение, что он не собирается так просто отступать.
Почему, я не знаю. Но в сочетании с пакетиком таблеток, засунутым в коробку с салфетками, это заставляет мой желудок вздрагивать.
— О, я не собирался копаться в файлах твоего босса. — Он ухмыляется, и его взгляд скользит по моей фигуре, останавливаясь на груди, затем на плоском животе, спускаясь к поясу с подвязками и бедрам в черных чулках. — Я могу узнать практически все, что угодно, достаточно легко. Плюсы работы в полиции Лос-Анджелеса.
При этих словах мой желудок опускается. Все, что я могу сделать, это сохранить ровное и смутно кокетливое выражение лица, продолжать двигаться под музыку, не пропуская ни одного удара, выгибаясь и прижимаясь к нему, когда я нависаю над его коленями. Если я хоть немного вздрогну, он поймет, что что-то не так. Только месяцы, проведенные в борьбе с арендодателем, звонками из коммунальных служб, спорами с администраторами, общением с Альфио и противостоянием с преподавателем балета, заставляют меня не вздрагивать сейчас, когда я смотрю в темные глаза мужчины, который, как я теперь понимаю, является копом.
Полицейский. Когда я знаю об убийстве человека, убитого мафиозным боссом. Босса мафии, с которым я спала. Когда в нескольких футах от меня спрятаны запрещенные наркотики, принадлежащие тому же самому боссу.
Мой желудок сжимается, и я чувствую жжение тошноты в горле. Один неверный шаг, одно неверное слово — и вся моя жизнь рушится.
Как и жизнь Ники.
— Ты ужасно тихая. — Он ухмыляется, его взгляд снова падает на мою грудь. — Боишься копов? Должно быть, я не первый, кто приходит сюда.
— Конечно, нет. — Пользуясь случаем, я отворачиваюсь от него, давая ему возможность посмотреть на себя с другой стороны, стараясь при этом не выдать своего выражения лица. — Я просто тщательно слежу за тем, кто знает мое настоящее имя, вот и все. Ну понимаете, работая в таком месте, как это.
Я чувствую его руку на своем бедре, костяшки пальцев касаются моего бока. Он не должен прикасаться, но я слишком напугана, чтобы сказать ему, чтобы он остановился, и я уверена, что он на это рассчитывает. Он полицейский — конечно, он берет то, что хочет. Кто скажет ему нет?
Злость бурлит в моем животе вместе со страхом. Полицейский он или нет, он просто еще один человек, требующий от меня всего, независимо от того, хочу я этого или нет. И я очень, очень устала от этого.
Я рискую, но отталкиваю его руку.
— Тебе нельзя трогать, — говорю я ему спокойно. — Только смотреть.
Его улыбка становится коварной.
— А если я захочу потрогать себя?
— Тебе придется подождать, пока ты не уйдешь. — Я заставляю манящую улыбку вернуться на мое лицо. — Я слышала, что немного дразнилок и отрицаний делают все лучше. Разве не за этим сюда приходят мужчины? Чтобы их дразнили, а потом они могли себе это представить?