Было бы легко заснуть с ним вот так, в моей постели, свернувшись калачиком. Даже липкое ощущение его спермы на моей коже не вызывает у меня желания встать и немедленно смыть ее. В этом есть что-то такое, что мне нравится, — собственническое чувство, что я отмечена им, которое посылает мне мягкое ощущение свежего возбуждения.
Но если он останется на ночь, есть вероятность, что он не успеет проснуться и уйдет утром до того, как его увидит Ники. Это вызовет другие невысказанные вопросы, другие предположения, к которым я не готова.
Лоренцо ясно дал понять, что мы занимаем мало места в жизни друг друга. А раньше, в этой постели, он сказал: "Только на сегодня".
Я не хочу проснуться утром и столкнуться с тем, что все вернулось на круги своя.
Я медленно сажусь, вырываясь из его объятий.
— Ты должен уйти, — тихо говорю я, не глядя на него. — Ты не можешь остаться на ночь.
На мгновение он замолкает.
— Я понимаю, — говорит он наконец. Он встает, потянувшись за одеждой, и я вижу его худое, обнаженное тело, когда он выпрямляется. Оливковая кожа, черные татуировки, идущие по торсу, резкий разрез мускулов, ведущий к его уже поникшему члену. У меня возникает желание опуститься на колени и вернуть его к жизни, снова почувствовать его внутри себя, и тихое рычание, которое я слышу в горле Лоренцо, говорит мне, что он видит эту мысль на моем лице. — Я должен идти, — пробормотал он. — Или я снова окажусь внутри тебя, детка.
Разве это так плохо? Меня пронзает боль, и мне требуется все, чтобы не схватить его за руку и не потянуть обратно в постель. Я хочу его снова, уже сейчас, и от этой силы у меня слезятся глаза и сжимается грудь, поднимается чувство опасности, предупреждающее, что все зашло слишком далеко.
Я влюбилась в него гораздо глубже, чем следовало бы. Мы не можем вернуть все назад, но мы не должны делать это снова. Интересно, сохранится ли эта решимость, когда он поцелует меня в следующий раз? Потому что, глядя на выражение его лица, я не могу не думать о том, что вопрос не в том, поскользнется ли он и поцелует меня снова. А в том, когда.
Лоренцо натягивает на себя одежду, на его лице снова нечитаемое выражение. Он смотрит на меня, поджав губы, а затем кивает в сторону двери.
— Хочешь, чтобы я просто тихонько вышел?
Я обхватываю себя руками за грудь и киваю. Еще минуту назад мы были так близки, как я никогда ни с кем не чувствовала. Теперь я чувствую, как пропасть между нами снова расширяется, отдаляя нас друг от друга так, что я остро осознаю все различия, все причины, по которым мы не должны быть вместе.
Он медленно кивает, а затем поворачивается, чтобы уйти. Я хочу, чтобы он оглянулся на меня, чтобы увидеть там хоть какие-то эмоции, но он словно отгораживается от всего этого, снова замыкаясь в себе.
Он выскользнул за дверь, закрыв ее за собой. Мгновение спустя я слышу тихий звук закрывающейся входной двери, и единственное, что заставляет меня подняться и накинуть халат, это необходимость выйти и запереть ее.
Мне нужен душ. Мне нужен сон. И я не знаю, сколько из них я получу сегодня.
14
ЛОРЕНЦО
Обычно, когда я кончаю с кем-то в своей постели, то потом отключаюсь. Но когда я возвращаюсь в свою квартиру после того, как покинул Милу, я долго лежу без сна, несмотря на удовлетворенную расслабленность, пронизывающую каждый сантиметр моего тела.
Я не стал принимать душ, когда вернулся, — хотел, чтобы теплый, сладкий аромат ее тела еще немного оставался на моей коже. Я все еще чувствую отголосок ее кожи на своей, ощущение ее губ на моем рту, на моем ухе, теплое прикосновение ее тела ко мне. Я хочу этого снова, отчаянно. Мне это необходимо. Я слишком давно не был с кем-то, но это было нечто большее, и я знаю это, как бы я ни пытался убедить себя в обратном. То, что я чувствовал с Милой, было другим.
То, чего я никогда не испытывал раньше. Что-то опасное для нас обоих.
Все, что происходило сегодня вечером, было плохой идеей. Я знал это с того момента, как получил ее сообщение. Я знал, что не должен был идти к ней в квартиру, не должен был давать себе шанс увидеть эту сторону ее жизни, то, ради чего она все это делает. Я никогда не должен был ставить себя в такое положение, чтобы позволить своим стенам рухнуть вокруг нее.